Масса и власть
Шрифт:
В первом мифе говорится, что сумчатые крысы появились из пупка и подмышек предка. Сначала они находились внутри него. Этот отец — совсем особенное существо, его можно назвать матерью массы. Неисчислимая масса выпрыгивает из его тела, из мест, вроде бы не предназначенных для рождения. Он выглядит как королева термитов, но такая, что откладывает яйца из самых разных частей тела. Во втором мифе говорится, что личинки там уже были. Сначала не упоминается, что личинки появились из тела предка, они — на нем или закапываются в него. Однако в дальнейшем изложении появляются факты, по которым можно догадаться, что первоначально личинки появились из него самого, что сам он, собственно, только из них и состоит.
Ибо рождения, о которых здесь идет речь, необычны
После того как Карора, отец сумчатых крыс, утолил голод, настала ночь, и он уснул. Из его подмышки появилась трубка, через которую слушают голоса духов. Она приняла человеческий облик, и за одну ночь вырос юноша. Карора почувствовал тяжесть на руке. Он проснулся, рядом с ним лежал его перворожденный сын. На следующую ночь из подмышек родились еще два сына. И так продолжалось много ночей. Каждый раз их становилось все больше. В некоторые ночи отец приносил по пятьдесят сыновей. Весь этот процесс можно назвать самоумножением в самом точном смысле этого слова.
Нечто подобное происходит и во втором мифе. Старик все спит на собственной правой руке; ночью из правой подмышки вдруг выпадает нечто, имеющее вид личинки уичети. Оно падает на землю, принимает человеческий облик и быстро растет. Когда наступает утро, старик открывает глаза и с удивлением видит своего перворожденного сына. Этот процесс повторяется, так рождается множество «людей-личинок». Важно уже здесь подчеркнуть, что эти люди по собственному желанию могут превращаться в определенного рода личинок и затем возвращаться назад в человеческое состояние.
В обоих мифах, следовательно, речь идет о самоумножении и в обоих — о двойном рождении. От одного предка появляются два разных рода созданий. Отец сумчатых крыс приносит сначала множество сумчатых крыс, а потом множество людей. Рождаются они одним и тем же способом. Они должны считать себя близкими родственниками, ибо произошли от одного отца. Они называют себя одним и тем же именем — бандикуты. В качестве имени тотема оно означает, что каждый человек, принадлежащий тотему, является младшим братом сумчатых крыс, которые родились сначала.
То же самое относится к предку личинок уичети. Он — отец сначала личинок, а потом людей. Люди — младшие братья личинок. Все вместе они — живое свидетельство плодовитости, свойственной великому предку соответствующего тотема. Штрелов, которому мы очень и очень обязаны записью этих мифов, нашел удачное выражение для обозначения этого качества. «Предок, — пишет он, — представляет собой общую сумму живой субстанции личинок уичети, как животной, так и человеческой, наблюдаемой как целое. Каждая клетка в теле прародителя, если можно так выразиться, — живое животное или живое человеческое существо. Если предок — „человек-личинка“, то каждая клетка в его теле потенциально является либо отдельной живой личинкой уичети, либо отдельным живым человеком тотема личинки уичети».
Этот двойной аспект тотема особенно ясно проявляется в том, что человеческие сыновья иногда испытывают желание превратиться в личинку. Тогда они произносят волшебную фразу, превращаются в личинки и уползают под землю к кустам, в корнях которых обыкновенно водятся эти личинки. Они могут вернуться оттуда и, если им захочется, принять облик человека. Отдельные образы не утрачивают определенности, это или личинка, или человек, но они могут превращаться друг в друга. Ограниченность именно этим конкретным превращением — ведь теоретически допустимо и огромное множество других! — определяет самое природу тотема. Их прародитель имеет дело лишь с двумя этими родами существ и ни с какими более. Он символизирует их изначальное родство, исключающее любое другое существо, которое он также
Значение этого двойного образа тотема невозможно преувеличить. В фигуре тотема зафиксировано и передано последующим поколениям само превращение, а именно вполне определенное превращение. В важных обрядах, служащих цели приумножения тотема, оно выражается в драматической форме. Это означает, что постоянно воспроизводится превращение, воплощаемое фигурой тотема. Желание личинки стать человеком и человека — личинкой от предков перешло к живым представителям клана тотема, а те считают своим священным долгом предаться этой страсти в своих драматичных обрядах. Для того чтобы ритуал приумножения принес желаемый результат, нужно, чтобы определенное превращение разыгрывалось правильно и постоянно одним и тем же образом. Каждый участник знает, кто перед ним находится, в смысле: кто изображается, когда разыгрываются сцены жизни личинок. Он называет себя личинкой, но он также может ею стать. Называя себя ею, он, так сказать, осуществляет древнее родство. Оно имеет огромную ценность: от него зависит приумножение не только личинок, но и людей клана, ибо одно от другого неотделимо. Жизнь клана во всех отношениях определяется этим родством.
Другим очень важным аспектом легенды является то, что я назвал бы самопоглощением. Предок сумчатых крыс и его сыновья питаются сумчатыми крысами, сыновья прародителя личинок питаются личинками. Как будто бы другой пищи просто не существует, или, по крайней мере, она их не интересует. Процесс принятия пищи предопределен процессом превращения. Направление в обоих случаях одно и то же, оба процесса совпадают. С точки зрения предка выглядит так, будто он питается самим собой.
Присмотримся к этому внимательнее. После того, как Карора произвел на свет бандикутов и начало светить солнце, он разломал корку, встал и ощутил голод. От голода, все еще одурманенный, он стал шарить вокруг себя и как раз в этот момент ощутил живую массу сумчатых крыс. Теперь он уже тверже стоит на ногах. Он решает, что голоден. Он хватает двух молодых сумчатых крыс и варит их немного дальше, там, где стоит солнце, на земле, раскаленной его лучами. Только потом, утолив голод, он обращается к мысли о товарище, который мог бы быть ему в помощь.
Сумчатые крысы, в массе имеющиеся вокруг, произошли из него самого, это части его собственного тела, плоть от его плоти. От голода он воспринимает их как пищу. Он хватает двоих, о которых к тому же замечено, что они молодые, — и варит. Как будто бы он съел двоих из своих собственных сыновей.
Ночью он производит на свет своего первого человеческого сына. Наутро он вдыхает в него жизнь, издав громкий вибрирующий звук, и ставит его на ноги. Вместе они исполняют обряд, утверждая отношения отца и сына. Сразу затем отец посылает сына на добычу за сумчатыми крысами. Это его другие, ранее рожденные дети, резвящиеся в тени неподалеку. Сын приносит отцу убитых животных. Тот варит их в земле, как накануне, и делит мясо с сыном. Так что сын ест теперь мясо своих братьев, да, впрочем, и отца. Отец послал его их убить, а потом показал, как готовить мясо. Это первая трапеза сына, такая же, как первая трапеза отца накануне. О какой-нибудь другой пище в легенде нет ни слова.
Ночью Карора рождает еще двух человеческих сыновей. Утром он вдыхает в них жизнь, и теперь уже втроем братья отправляются охотиться на сумчатых крыс. Они приносят добычу, отец варит мясо и делит с ними. Число сыновей растет, каждую ночь на свет являются новые, однажды — сразу пятьдесят. Все они идут охотиться. Но в то время, как человеческих сынов становится все больше, сумчатых крыс Карора больше не рождает. Они появились сначала и только один раз. В конце концов все они оказались поглощены, отец и сыновья съели их всех.