Масса и власть

Канетти Элиас

Ясно, они голодают. Отец посылает сыновей на охоту в места, расположенные в трех днях пути. Они терпеливо ищут и ищут только и исключительно сумчатых крыс. Все напрасно. На обратном пути они ранят существо, которое приняли за животное. Внезапно они слышат, как оно поет: «Я человек, как вы. Я не бандикут», — и убегает. Братья, которых теперь, должно быть, очень много, возвращаются назад к отцу. Охота завершена.

Отец, следовательно, произвел однажды определенное питание для себя и своих сыновей, а именно сумчатых крыс. Это однократное действие, в легенде оно не повторяется. Потом постепенно на свет появляются человеческие сыновья и вместе с отцом едят эту пищу, пока она не кончилась. Он не учит их охотиться ни на что другое, не дает никаких указаний. Создается впечатление, что он хочет пропитать их только своей собственной

плотью — родившимися из него сумчатыми крысами. В том, насколько исключенным из оборота оказывается все остальное, насколько он отгораживает от всего остального себя и своих сыновей, видится нечто вроде ревности. В легенде вообще не видно никакого другого существа, только под конец — кенгуру со сломанной ногой, такой же человек, как они, впрочем, сам оказавшийся великим предком, к которому они прибиваются в самом конце легенды.

Во второй истории, повествующей об отце личинок, связь между потомством и пропитанием почти такая же, хотя и не совсем. Первый сын выпадает из подмышки отца и принимает человеческий образ, едва коснувшись земли. Отец остается неподвижным. Он ничего не требует от сына и ничему его не учит. Затем таким же образом являются другие сыновья, но отец делает лишь одно — открывает глаза и смотрит на своих сыновей. Принимать от них пищу он отказывается. Они же стараются: выкапывают личинки из-под корней близлежащих кустов, жарят и ими питаются. Любопытно здесь, что время от времени они испытывают охоту превратиться в личинок того же рода, что и те, которых они поедают. Когда это происходит, они уползают в корни кустов и живут там как личинки. Они то одно, то другое, то люди, то личинки, но когда они люди, они питаются этими же личинками, и ни о какой другой пище не говорится ни слова.

Здесь мы видим самопоглощение сыновей. Предок отказывается есть личинки, которые являются его детьми, его плотью. И тем беззаботнее предаются самопоглощению сыновья. Создается впечатление, что превращение и родство для них совпадают. Как будто их желание стать личинками возрастает от того, что они ими охотно питаются. Они их выкапывают, жарят и поедают, а потом сами становятся личинками. Через какое-то время они выползают на поверхность и снова принимают человеческий облик. Когда теперь они едят личинок, то, получается, едят самих себя.

К этим двум случаям самопоглощения — отца бандикутов и сыновей-личинок — примыкает третий, где все оборачивается чуть-чуть иначе. Этот случай приводится в третьей легенде, которую Штрелов воспроизводит лишь в кратком изложении.

Это история другого предка личинок — предка из Мборинги. Он постоянно ходит на охоту, убивая людей-личинок, которые являются его собственными сыновьями. О них совершенно определенно говорится, что они имеют человеческий облик. Он их жарит и с удовольствием поедает, ему нравится их сладкое мясо. Однажды их мясо внутри него превращается в личинки. Они начинают поедать его внутренности, и в результате он оказывается съеден собственными сыновьями, которых он убил и съел.

В этом случае самопоглощение как бы достигает любопытной кульминации. Съеденное ест съевшего. Отец съедает своих сыновей, и эти же самые сыновья едят его, когда он пребывает в процессе переваривания. Здесь двойной и взаимный каннибализм. Самое удивительное состоит в том, что ответ исходит изнутри, из внутренностей отца. Для того чтобы это стало возможно, необходимо превращение съеденных сыновей. Он съедает их как людей, они едят его как личинки или черви. Это крайний и в своем роде завершенный случай. Каннибализм и превращение здесь соединяются в тесное единство. Пища до самого конца остается живой и сама охотно ест. Ее превращение в личинки в желудке отца — это своего рода воскрешение. Оно возбуждает аппетит к мясу отца.

Такие превращения, соединяющие человека с животными, которыми он питается, прочны как цепи. Не превращаясь в животных, он никогда не научился бы их есть. В каждом из этих мифов содержится важный элемент опыта: добыча одного определенного вида животных, служащего пищей; его возникновение путем превращения; его потребление и воскрешение останков к новой жизни. Воспоминание о том, как человек добывал себе пищу, а именно путем метаморфоз, еще сохраняется в позднейшем святом причастии. Мясо, которое поедается совместно, — не то, что оно собой представляет внешне, оно замещает другое мясо и становится им, когда поглощено.

Важно

заметить, что самопоглощение, о котором здесь идет речь, хотя и обыкновенно для легенд аранда, не встречается в их повседневной жизни. В действительности отношение членов клана тотема к животному, именем которого они себя называют, совсем другое, чем в легендах о происхождении. Члены клана как раз не едят свое тотемное животное. Им запрещается убивать его или есть, оно считается как бы их старшим братом. Только во время обрядов, имеющих целью приумножение тотема, когда представляются древние мифы и члены клана выступают в качестве собственных предков, каждый торжественно получает немного мяса тотемного животного. Но им разрешается лишь чуть-чуть вкусить от него. Как серьезную пищу его нельзя использовать, а если это животное попадет им в руки, они не имеют права пролить его кровь. Следует передать его тем членам семьи или племени, которые принадлежат другим тотемам, им это есть можно.

Так что в более поздние времена, которые следуют за временами мифических предков и которые, с точки зрения живущих аранда, можно считать нынешними, на место самопоглощения пришел другой принцип — принцип пощады. Ближайших родственников среди животных не едят, так же как не едят людей. Времена тотемного каннибализма — а именно так можно назвать поедание собственного тотема — миновали. Людям, принадлежащим к другим кланам, член тотема разрешает есть своих родственников среди животных, точно так же, как они должны разрешать есть своих родственников. Это даже более, чем разрешение. Ибо он еще заботится о приумножении собственных тотемных животных. Ритуалы умножения, пришедшие из древности, всем хорошо известны и исполняются неукоснительно. Звери, на которых слишком много охотятся, уходят или вымирают. Здесь вспоминается эпизод из первой легенды, связанный с исчезновением бандикутов: бесчисленные сыновья Кароры охотились на них так усердно, что невозможно стало найти бандикута даже на расстоянии трех дней пути. В это голодное время неплохо было бы произвести на свет еще бандикутов. Самопоглощение зашло так далеко, что старшие братья, первые сыновья Кароры, оказались полностью съеденными. Возникла необходимость превратить самопоглощение обратно в самоумножение, с которого все начиналось.

Именно такое обращение и демонстрируют нынешние ритуалы приумножения тотемных животных. С ними человек связан так тесно, что увеличение их числа и увеличение его собственной численности разделить невозможно. Важнейшей и постоянно воспроизводимой частью ритуала является изображение предков, которые одновременно были и тем, и другим — и человеком, и животным. Они по собственному желанию превращались из одного в другое; воспроизвести это превращение можно, только им овладев. Предки выступают как двойные фигуры, о которых шла речь выше. Это превращение представляет собой важнейшую часть обряда. Если он совершается правильно, родство закрепляется и подтверждается, и человек заставляет приумножаться животное, которое есть он сам.

Масса и превращение в Delirium tremens

Возможность изучить массу, как она является в представлениях отдельных индивидов, дают галлюцинации алкоголиков. Разумеется, речь идет о феноменах, возникающих вследствие отравления, но они каждому доступны и до известной границы могут быть вызваны экспериментально. Неоспоримо, что эти явления имеют универсальный характер: определенные простейшие характеристики таких галлюцинаций свойственны всем людям независимо от их происхождения и положения. Они достигают максимальной сложности и интенсивности при белой горячке, в латинской классификации — Delirium tremens. Наблюдения над этой болезнью поучительны в двух отношениях. Массовые процессы и процессы превращений в ней своеобразно переплетаются, их здесь труднее разделить, чем во всех других контекстах. Здесь узнаешь о превращении столько же, сколько о массе, и в конце концов остаешься при убеждении, что самое лучшее — наблюдать их в нераздельном или хотя бы, по возможности, неразделенном виде. Чтобы получить представление о природе алкогольных галлюцинаций, приведем их описания из работ Крепелина и Блейлера. Оба автора видят их не совсем одинаково, но то, что у обоих совпадает, будет считаться имеющим больше доказательной силы.