Мастер дороги
Шрифт:
И тогда мастер вздохнул и вышел из спальни на свет.
— Мне ли не знать? — спросил он. — А, словесник?
Свой темно-красный плащ мастер наконец расстегнул и снял, и теперь были видны его ноги. От бедра до колена — человеческие. Дальше — как будто вырезанные из живого дерева, покрытые корой, с раздвоенными копытами на конце; каждое — величиной с маленькую миску.
— Ты говоришь: Устои, Свод… Как будто забыл, что когда-то ни тех, ни другого не было. И если они снова пропадут, мир не развеется, как сон поутру. О, будут бедствия и наводнения, и звезды упадут с небес на землю. Но мир перенесет это. Мы, люди, —
Мастер помолчал и добавил устало:
— Когда мы выясним, на что способен каждый из вас, станет ясно, спасете вы людей или нет. А сейчас идите спать. Ночь впереди долгая.
Раньше принц во сне летал. Он просыпался и помнил это ощущение: ветер, на который ложишься, будто на невидимую тугую волну, мокрая пена облаков, солнце, ставшее вдруг большим и обжигающим.
Это было в детстве. Потом он вырос, и полеты прекратились. Попросту стало не до них.
Сперва откуда-то из-за моря явился Стерх. Оказалось, они с дедом принца когда-то дружили, и теперь мудрец остался в столице. Дед давно уже не правил, трон он передал сыну, сам в государственные дела не вмешивался. В первый и единственный раз пришел к его величеству то ли с просьбой, то ли с советом: возьми моего старого друга в учителя внуку.
Принц был рад. Стерх казался сухим и безразличным, но, когда начинал рассказывать о предметах, на самом деле его занимавших, — оживал, горячился, взмахивал руками!.. А повидал он немало и знал… принц сомневался, что постигнет и десятую часть этих его знаний. Стерх был чужим во дворце и в стране, его заботило то, о чем другие даже понятия не имели. За глаза о нем говорили разное, и отец сперва держался с ним холодно… но изменил свое мнение. Сразу после дедовых похорон, на которых Стерх не проронил ни слезинки: стоял худой, бледный, рассеянно прикусив до крови губу.
В первые годы обучения принцу вообще ничего не снилось: за день он выматывался так, что засыпал, едва лишь оказывался в постели. Потом пошли первые влюбленности, и сны вернулись, но без полетов…
А после настали скверные годы, и отец все чаще брал его с собой и все чаще повторял, что править страной — это тяжелый труд. Принц и сам видел, что тяжелый. И старался не думать, почему вдруг отцу так важно стало, чтобы он это понял.
В те дни принцу снились чужие лица, искаженные болью и страхом, перекрестки, колодцы, дымные кузницы, он слышал, как кричат, рожая, женщины, как сгорают в пламени чумные села, как ворочаются в земле разжиревшие личинки жуков-трупоедов… Сны накатывались, словно грязные, пенные волны, а когда уходили, принц вставал с постели измочаленный и бледный и долго не мог прийти в себя.
Сейчас он снова летел: парил над домом мастера, и уже не солнце — луна висела совсем рядом; протяни руку — коснешься бугристой поверхности. Отсюда принцу были видны и луг с пасущимися лошадьми, и одинокая лодка на берегу, и колодец, и единорог, рыскающий у двери. Только дальний берег озера по-прежнему скрывался в тумане.
Ночь все не кончалась,
Было ли по ту сторону листвяной завесы вообще что-либо?
Он вдруг испытал резкий, леденящий приступ паники. Это было что-то необъяснимое, даже непознаваемое, не из области разума или чувств, — скорее сродни совсем уж механическим реакциям. Так отдергивается рука, прикоснувшаяся к раскаленному котелку; сам собою моргает глаз; течет по жилам кровь.
Паника ударила принца наотмашь, пронзила насквозь — и он умер.
По крайней мере — перестал быть принцем, превратился в сотни разбросанных повсюду простейших сознаний. Каждое могло лишь наблюдать за тем, что происходило рядом, — наблюдать и запоминать, не испытывая никаких чувств, мыслей, желаний. Чувства, мысли и желания попросту оказались за пределами возможностей.
Сколько времени все это длилось? Конечно, он не знал — ведь его не существовало.
А может, и времени уже не существовало — в эту затянувшуюся ночь, вокруг этого странного дома.
— Вставай, — негромко сказал мастер дороги. — Твое новое платье готово.
Король открыл глаза и посмотрел на мастера дороги.
— Вставай, — повторил тот.
Остальные спали: Ронди, и Стерх, и принц. Лежали недвижно, словно мертвые. Их не разбудила даже тишина, внезапно воцарившаяся в домике. Король и сам не сразу догадался, что это прялка… прялка перестала стучать. И огонь в очаге почти погас.
Король откинул шкуры и встал. Одновременно с ним в полумраке поднялась со своей скамеечки дочь мастера. Поднялась и протянула белую, едва сияющую рубаху.
Он мельком удивился: и когда успела сшить? Но здесь были в силе другие законы, поэтому король просто скинул с себя одежду и остался в чем мать родила. Только венец привычно давил на голову. Не соскользнул, даже когда король наклонился вперед и, вытянув руки, нырнул в распахнувшийся навстречу подол рубахи. Ткань была полупрозрачная, шелковистая. Скользнула по телу — как поцеловала.
Он выпрямился.
— В самый раз, — сказал мастер дороги. — Ну что, готов ты умереть, ваше величество?
Король пожал плечами:
— Кто бы мог сказать, что знает о себе такое наверняка?
— Ну, посмотрим. «Книгу»-то ты читал внимательно? Помнишь, что нужно?..
— Нужен меч, — кивнул король.
— Иди, — сказал мастер дороги, — выбирай. Да куда ты — не к дверям же!
Он указал на очаг, возле которого присела девушка. В руках ее снова было рыжеватое растрепанное перо, дочь мастера обмахнула им угли, подбросила еще поленьев…
— «Пройти огонь, воду и мост, что легче перышка», — вспомнил король. — Я-то думал, это все пустые слова.
Мастер дороги усмехнулся:
— По большей части они такими и стали, слова-то. Вот поэтому ты здесь.
Король на миг замешкался, как будто хотел что-то спросить, но в конце концов просто кивнул, бросил взгляд через приоткрытую дверь в спальню, на детскую кроватку, набитую хламом, снова кивнул — и шагнул прямо в очаг.
Пламя вскинулось кверху, точно занавес, который дернули за края. Густое и текучее, скрыло фигуру короля.