Мастер дороги
Шрифт:
Потом опало и погасло — сразу же, словно было иллюзией, обманом зрения.
Черная пустая пасть очага выдохнула пригоршню пепла.
— Ложись, — сказал дочери мастер дороги, — поспи. Теперь остается только ждать.
Никто так и не узнал, что же случилось тогда с королем.
Он просто исчез в очаге, пропал. Потом — много позже — они гадали так и эдак, но правды им никто никогда не открыл. Да, в общем, так ли уж важно было ее знать?
Главное — то, что
Король раздвинул камыши — с пушистых верхушек вспорхнули какие-то мелкие полупрозрачные мотыльки — и шагнул в воду.
Перед ним тянулись к небу шеренги морщинистых рук. Капли сверкали на зеркальных лезвиях, драгоценные камни — на рукоятях. Он посмотрел вниз, себе под ноги, но вода была черной. Он пошел вперед и, кажется, не наступил ни на одно из тел. Если там, под водой, вообще были тела.
Король шел, аккуратно пробираясь между руками и клинками. Несколько раз ткань рубахи касалась лезвий — и там на ней остались узкие, едва заметные прорехи.
Он уже забрался далеко от берега, но так и не присмотрел себе ни одного меча. Может, потому что все они — внешне разные — чем-то походили друг на друга.
И тут позади, с берега, донеслись едва слышные звуки. Шелест, шорох, затем вздох, переходящий в горловое, приглушенное рычание.
Король обернулся.
Единорог стоял у самой кромки воды и смотрел на него багровым, немигающим взглядом. Потом распахнул пасть и зевнул — с оттяжкой, почти презрительно.
Король огляделся по сторонам. Казалось, руки с клинками едва покачиваются на ветру, словно камыш. Полупрозрачные мотыльки вились над водой. Где-то вдали плеснула рыба.
Единорог ждал.
— «Здесь все не так»? — медленно сказал король. Провел пальцами по черной воде — во все стороны разбежались дрожащие, зыбкие круги. — Ну что ж, это вполне… безумно, чтобы оказаться правдой.
Он посмотрел на дом: в окнах было темно, и лишь в одном — том, что ближе к озеру, — маячил знакомый силуэт.
Король стряхнул с рук капли и шагнул к берегу.
Единорог оскалился, чуть присел. Клыки у него были глянцевые, с узкими бороздками по бокам, — каждый размером с охотничий нож.
— Только попробуй, — сказал король.
Он шел медленно, и с каждым его шагом зверь все больше припадал к земле. Вскинув рогатую голову, следил за человеком и вздрагивал боками. Как будто не знал, нападать, защищаться или бежать прочь.
Как только король оказался на расстоянии протянутой руки, единорог зарычал хриплым, надорванным голосом. Он выдавливал, выжимал из себя звук за звуком, пальцы с короткими, кривыми когтями впились во влажную землю, хвост метался, глухо бил по крупу.
Потом зверь прянул вперед, наклонив голову к земле и выставив перед
— Стой смирно. — И потянул на себя.
Рог отделился легко, с едва слышным сухим треском. На конце, на месте скола, образовалось нечто вроде рукояти.
Зверь шумно вздохнул и попятился. По чешуйчатому лбу стекала тонкая густая струйка.
— Верь или не верь, — сказал король, — а я удивлен не меньше твоего.
Он положил рог на землю, присел на корточки. Зверь не спускал с него глаз. Король провел ладонью по траве. Срывал тут и там стебельки, иногда выдергивал с корнем, иногда отщипывал только лист-другой.
Поднялся и протянул на ладони зверю:
— Ну-ка, съешь это.
Тот сделал шаг назад, хлестнул себя хвостом по боку.
Король продолжал говорить с ним тихим, успокаивающим тоном и все так же держал руку ладонью кверху. Это продолжалось довольно долго, и рука уже начала подрагивать, когда вдруг зверь двинулся вперед, очень медленно, чуть опустив голову и глядя на человека багровым зрачком.
Распахнул пасть и слизнул фиолетовым языком сразу весь пучок.
— Вот молодец, — сказал король. Коснулся кончиками пальцев чешуи на лбу — и та вдруг подалась, с мягким шорохом просыпалась на землю. Он потер еще — и чешуя, словно старые слои краски, слетала из-под пальцев, под ней проступала белая, шелковистая кожа.
Зверь следил за человеком опасливым взглядом, но стоял смирно. Когда голова, шея и передние ноги уже были свободны, он фыркнул, нетерпеливо и устало, подался чуть назад, а потом пошел к воде. Вся трава вокруг была усыпана чешуей и бляшками.
Он вошел в озеро по грудь, потерся боком о плоскую сторону ближайшего меча — и вдруг распахнул два громадных белоснежных крыла. Побежал вперед, разбрызгивая воду, потом, когда руки с мечами остались позади, яростно ударил крыльями по воде и взлетел.
Сделав круг над королем, он издал трубный ликующий возглас и направился к дальнему берегу.
Когда сверкающий силуэт растял в тумане, король вернулся за своим новым мечом, поднял его и вошел в дом — на сей раз воспользовавшись дверью.
Стук двери был не громче удара сердца… или сердце забилось первым?
Принц почувствовал, как тело оживает, отзывается болезненным покалыванием: кончики пальцев, ладони и ступни, голени, кисти, предплечья, бедра… Похожее ощущение возникает, когда отлежишь во сне руку, — но сейчас оно пульсировало везде, и принц, изумленный и растерянный, не осмеливался даже шелохнуться. Просто очень осторожно дышал и пытался осознать то, что снова жив.
— А если бы, — спросил король, — все пошло по-другому? Если бы я взял один из тех клинков? Или не справился с единорогом?