Мастер и сыновья
Шрифт:
С порога Девейка еще раз ковыляет на середину избы, что-то шепчет на ухо хозяйке, но хозяин с Кризасом уже на дворе.
— Мастер, у тебя там зад прикипел?
Держась за стенку, выходит Девейка. Только уголек трубки изредка, когда мастер затягивается, освещает его лицо.
— Эх, как легко ноги шевелятся! Зря ты, Анундис, хвастался: мое пиво, мол, первым делом под коленки подсекает. Эх, и ничего-то оно не подсекло. Где ты, портной? А, рядышком. Только давай друг дружку не терять. Если можешь — гляди на землю, я ничего не разбираю.
Анундис показывает
— Вдоль плетня! Да нет тут никакого плетня!
Бредут мастер с Кризасом, подталкивая друг друга в бок, но у лужи расходятся, и каждый из них хватается за плетень. Прекрасный у Анундиса плетень, прямой, но как было бы хорошо, если б тянулся он прямо до их дома. Глаза свыклись с темнотой, уже и лужа видна. Но, пройдя лишь несколько шагов, Девейка с одной стороны, а Кризас — с другой, словно сговорившись — плюх в лужу. Оба увязли чуть ли не по колени.
— И надо же было тебе, Тундис-Анундис, тут лужу устроить! Угостил, обласкал — и прямо в болото!
Покрикивает Анундис в темноте, командует, но для мастера и Кризаса лужа стала озером — ни конца нет, ни краю. Только по угольку, все еще мерцающему в трубке мастера, хозяин догадывается, в какую сторону держит путь этот пароход.
— И надо ж тебе, Анундис, гостей в холодной бане парить.
Друзья выбираются на сушу. Анундис, открывает дверь хлева. Хотя мастер с портным еще раза два пытаются, пятясь, добраться до воды, но безуспешно. И сама лужа отодвинулась, — нет ее!
— Вот чудеса — лужа пропала! Кризутис, теперь давай не расставаться… Вот тебе твоя рука, подай мне мою…
Пока друзья находят дверь хлева, они несколько раз огибают его, плечами проверяя прочность стен.
— Ой, Анундис, сущий ты Тундис. Вошел, закрылся и оттуда орешь… сюда идите, тут пролезайте! Не иначе — насмехаешься над мастеровыми., и все тут!
Друзья нечаянно натыкаются на дверь хлева. Но стоило им очутиться среди свиней, лошадей и баранов, как тут же, скотина словно учуяла хлебный дух, — прыгают рогатые и косматые между ног у мастера, а Крпзаса несколько раз подбрасывает в воздух невидимая сила. Тундис только ползает на карачках по хлеву: бяша-бяша!
— Держи! Те-те-те, еще лягаться!
— Поймал!
Мужчины валятся в кучу, но вместо овечки блеет придушенный Кризас:
— Мастер, у тебя никакого понятия, на ком шерсть длинная, а на ком щетина. Барана от свиньи не отличаешь!
В хлеву стоит грохот: овны на стены кидаются, свиньи, разбудив свое потомство, тоже спрашивают друг дружку: кто это, кто это?
Эге! Баран в ловушке. Сейчас Анундис крепко захлестнет его рога петлей. Конец веревки мастер намотает на руку Кризас станет подгонять барана сзади, а за это получит от мастера кисет. Будет у него из чего табак нюхать.
— Теперь, Анунделис, скажи, как лучше идти — по косогору или по долине?
Упираясь в плетень, мастер называет Кризаса Анундисом. Хочет расцеловаться с хозяином, а вместо этого хватает губами его нос. Кризас хихикает тут же в темноте.
И так, кто, ухватившись за бараньи рога, кто — за
— Анундис, век не забуду твоего доброго сердца. Вот провалиться мне на этом месте… Не забуду!
Шут его знает, что у мастера с языком: барана он Анундисом, а Анундиса бараном кличет.
Едва только успевают они выйти на деревенскую улицу, как, несмотря на темноту, множество мальчишек и девчонок, собравшихся у дома Римши, бросаются к ним, хватаются за шерсть барана, которого ведет мастер. Крики, хохот поднимают на ноги всех собак округи. Долго слышно, как передразнивает Кризас девчонок, потом улица затихает, и ветер доносит песню:
О чем сказывал хмелек В саду-огороде…Не успел еще Анундис, держась за плетень, добраться до порога избы, а уже с другой стороны кто-то забарабанил в окно Анундисовой клети… Ох, вот это сорванцы, бездельники! Ждали, пока гости разойдутся, чтобы начать тут ночную гулянку. Там они, под окошком у Юзите. Знает Анундис, чем их попотчевать, чтобы оставили его дочку в покое.
— Кто там? Вот я вас, негодники!.. — орет он, стараясь изловить хоть одного из парней. Покачивается Анундис, заранее расставив руки.
— Чей это хутор? — отзываются с другой стороны избы.
— Ху-хутор! Хватит уж. Не зз-знаешь, чей хутор! Мой ху-хутор! — объясняет Анундис.
— Знаю что твой, а ты кто такой?
— Вот тоже скажет! Кто я т-такой! Я… это я! Но вот ты-то, безобразник, скажи сначала, кто ты такой?
— Говори скорей, что тут за деревня… будь человеком! Нализался ты, что ли? — все еще кричат по ту сторону Анундисового дома.
— Избу подпалим! — грозится новый голос.
— Смотри-ка, Анундисову из… подпалят! Не… негодники…
— Что ты несешь! Мы сами от Анундиса идем, мы лучше его знаем.
— Вот тебе на! Я, сам Анундис, уже не… не Анундис! Так кто же я?
У стенки, царапая, словно кошки, ногтями углы, сталкиваются лоб в лоб мастер с Анундисом. И Кризас хихикает рядышком, уцепившись за полы Девейки. Нечего сказать — напустил им нечистый туману и в глаза, и в уши.
— Может, ты, Анундис, свой дом в другое село перевез? Ведь м-мы с мастером барашка прямо в Паграмантис вели — с дороги ни на шаг; откуда тут взялась твоя изба?
— Скажи-ка, чудеса какие, — ногам верить нельзя! Ты их так ставишь, а они у тебя этак… Прости, хозяин, за беспокойство, теперь пойдем прямиком в святой Вифлеем. Только ты, Анундис, показывай верно. Говоришь — на огонек? Держи, швец, на огонек…
Снова лобызаются старики, и, высвободившись из объятий Анундиса, бредут мастер, портной и баран туда, где мерцает огонек. Скорее всего, в крайнем окошке рыболова Шяшкутиса. Наверно, рыбак сеть плетет…
С горок они съезжают на брюхе, в гору ползут на четвереньках. Вдруг кто-то расставляет у них под ногами какие-то пни, потом расстилает порядочный кусок пашни. Не иначе — скликал дьявол свое воинство со всей преисподней, чтобы посмеяться над Девейкой и Кризасом.