Мастер сыскного дела
Шрифт:
— Не иронизируйте, сударь, — может, сии приемы грубые, зато верные! Кабы мы в свое время ими не брезговали да так же с «товарищами», как они ныне с нами, не чикались, так, смею вас уверить — никакой революции в помине не было бы!
— Вы что — серьезно?
— Вполне-с! Сколь душегубов я на веку своем словил, коих после судом присяжных или амнистией, Государем дарованной, восвояси отпустили. А эти без всяких присяжных обходятся, бандитов в расход пуская! Р-раз — и нету! Так-то и надобно!
— А коли они и вас?
— А меня-то
На третьи сутки оптимизма у Валериана Христофоровича поубавилось. Тогда они ехали в пульмановском вагоне, который набит был пассажирами гуще, чем бочка сельдями. Да и навряд ли бы они туда пробились, кабы не могучие плечи и кулаки Паши-кочегара, коими он прокладывал им путь. Кое-как примостились на полку, где уж сидели двое. Не вставали часов пять, покуда терпеть могли, чтоб на освободившееся место тут же не набросились люди, сидящие в проходах.
Но всякому терпению есть конец.
Не выдержавший первым Валериан Христофорович, вздыхая и ворча, засобирался в дорогу. Перешагивая и перелезая через людей, он стал пробираться к выходу. Дошел, сунулся было в туалетную комнату, да тут же брезгливо захлопнул дверь.
Туалет был разорен и загажен нечистотами так, что туда зайти не было никакой возможности, и потому пассажиры справляли нужду прямо на площадках и даже на ходу свешиваясь со ступенек.
— Что ж это за варварство такое азиатское? — стенал Валериан Христофорович, распуская пояс штанов. Сердобольный Паша-кочегар, пробившись в конец вагона, ухватил его за воротник, удерживая над бегущей дорогой. Разожми он пальцы — и Валериан Христофорович непременно шлепнулся бы вниз, расшибясь насмерть о насыпь и шпалы.
— Вот ведь сподобился на старости лет, — всхлипывал старый сыщик. — Вы уж не отпускайте меня, держите, голубчик, крепче! — просил он, задирая вверх голову.
— Эй, господин-папашка, ты шибко-то долго не виси, чай, другим тоже надобно! — весело крикнул, высунувшись в окно, какой-то молодой парень.
— Да-да, — закивал Валериан Христофорович.
Наблюдать за ним было смешно, но и грустно — господи, куда катится Россия, когда людям, дабы справить естественную нужду, надобно вот так вот испытывать судьбу!
— Спасибо, голубчик, выручили, — конфузливо сказал Валериан Христофорович, натягивая штаны.
— Не за что! — ответил громогласный Паша-кочегар. — Мы-то люди привыкшие, нам не впервой в гальюны ходить, как на море волна играет! Бывалочи, чтоб сесть, ишо не так за переборки и друг за дружку хватались! А вам оно, конечно, непривычно, да и застудиться можно...
Мишель, представив себя висящим на подножке, решил терпеть сколько возможно да притом не пить и не есть.
На первой же станции, предъявив мандат ВЧК, пересели в воинский эшелон, что вез пополнение на польский фронт. Тот шел сперва шибко, но скоро тоже замедлился, а после и вовсе остановился.
— Да ведь так мы год ехать будем! — сокрушался Валериан Христофорович.
Скоро вернулся
— Ну, чего узнал?
— А ничего не узнал — говорят, до вечера стоять будем, а то и поболе...
На место прибыли лишь на седьмой день, да еще почти сутки тряслись на телеге, догоняя продвигающийся на запад фронт.
— Поляки дюже сердито дерутся, — жаловался возница. — Сперва-то бежали, а ныне встали.
Проехали старые, мировой еще войны, полуосыпавшиеся окопы, опутанные ржавой колючей проволокой. Миновали гору наваленных друг на дружку штабелем нагих посиневших тел. Были это, верно, порубленные накануне поляки. Подле них несколько красноармейцев не спеша рыли здоровенную яму.
Мишель помнил такие картины еще по германской, когда в одну братскую могилу сваливали иной раз по тысяче мертвецов, венчая их одним на всех холмиком с березовым крестом. Война...
Валериан Христофорович быстро перекрестился.
— Наши-то тоже лютуют, — вздохнул возница. — Намедни сотню пленных порубали.
— Как так порубали? — подивился старый сыщик.
— Так куды их девать-то — им же конвой нужен, кров, прокорм, да, того гляди, побегут еще. А так ничего не надобно, — объяснил возчик.
Как добрались до передовой, сразу же отправились в штаб Первой Конной армии.
— Где бы нам найти товарища Куприянова?
— Это который по снабжению, что ли? А вы хто такие будете, что он вам понадобился?
Мишель предъявил мандат ВЧК, под которым стояла роспись Дзержинского, скрепленная синей размазанной печатью.
— Так нету его тут, в части убыл.
— И когда приедет?
— Да кто ж то знает. Ждите покуда, коли нужда в нем есть, может, к ночи и заявится.
Обернулся, крикнул:
— Коломейцев, ядрена вошь — где ты, куды запропастился-то?!
— Дак тута я! — выскочил из сараюшки молодой красноармеец.
— Ступай, размести их в хате.
— Так нету же мест.
— А ты сыщи!..
Пошли по захваченному утром городку. Дома в центре стояли ладные, многие каменные, крытые железом.
— Вы откуда теперь будете-то? — спросил на ходу Коломейцев.
— Из Москвы, — ответил Мишель.
— Ну? — подивился порученец. — Из самой?!
— Из самой.
Миновали какие-то тлеющие еще, сочащиеся дымом руины, куда, судя по всему, угодил снаряд. Здесь же, в палисаднике, чернел свеженасыпанный земляной холм.
Кое-как нашли пустую хату, где встали постоем.
— Вы ночью на улицу без нужды не суйтеся, от греха подальше, — сказал, прощаясь, Коломейцев.
— А что так? — поинтересовался Паша-кочегар.
— Да всяко бывает, — уклончиво ответил красноармеец.
Ночью, верно, как стемнело на улице, стал происходить какой-то шум — кто-то отчаянно кричал, куда-то, топая, бежали люди, бабахнул одиночный выстрел.
Хозяева — местные поляки — робко косились на окна и на незваных гостей, от которых не знали чего ждать.