Мастер ветров и вод
Шрифт:
Кое-как примирившись с тем, что я теперь рогата, я принялась оглядываться дальше. Оказалось, что возле меня валяется в снегу объёмистый кожаный мешок. Я развязала его, ожидая очередной судьбоносной пакости. Но в мешке оказалась лишь связка колокольчиков на истёртой красной ленточке, большой бубён, издавший звук «вумм», едва я щёлкнула ногтем по его туго натянутой коже; последней из мешка я извлекла маску. Это была деревянная, довольно грубо сделанная маска с совершенно фантастическим лицом — красным с жёлтыми разводами. Каким-то интуитивным образом я догадалась, что вещи из мешка — мои и это я стану надевать страшноватую маску, звенеть колокольцами и бить в бубён.
Едва
Люди подошли ко мне и поклонились. Что-то подсказало мне (возможно, рога), что кланяться в ответ я не должна, мой рогатый статус поклонов вообще не предусматривает.
Самый старый и нагруженный мехами человек заговорил со мной. Этого языка я не знала, но, видимо, опять рога пришли на выручку: в следующий момент я поняла, что это древнее китайское наречие, которому впоследствии предстоит развиться в хунаньский диалект. Человек говорил мне следующее:
— О таоте, которую мы так долго ждали! О мать живых и мёртвых, знающая все пути! Приди, воспой песню, накорми наших мёртвых, чтобы они послали нам скорую и тёплую весну, ибо мы умираем от холода!
В ответ я тряхнула своим мешком. Бубён брякнул, и, видимо, это сочли моей соглашающейся репликой. Меня повели в деревню (теперь я понимала, что усыпанные снегом домики — это целая деревня). Возле самой большой фанзы был вытоптан в снегу обширный круг, в центре которого пылал костёр. Я заметила, что встречающиеся мне люди опускают лица, словно боятся взглянуть на меня. Это значит, что я для них — человекодух таоте, шаман и заклинатель, который утешит мёртвых и призовёт весну для живых. Это значит, что истинный лик мой странен и страшен и недоступен зрению простого человека.
Это знание наполнило меня удивительной странной силой. Я вдруг поняла, как все в моей жизни связано: шаманские ритуалы, и ритуалы фэн-шуй, обращение к стихиям, и обращение к духам. Я могла все. Я была доступна для всякой стихии и всякого духа. И, более того, всякую стихию и всякого духа я могла обуздать и подчинить себе.
Я остановилась около костра, опустила мешок наземь и достала из него маску. Поднесла маску к лицу, гадая, как же смогу удержать её, ведь завязок нет. Но произошло чудо: маска прикипела к лицу, повторяя его рельеф наподобие посмертных погребальных масок. Мне сразу вспомнился фильм «Маска» и тут же забылся. Вряд ли Джиму Керри приходилось переживать то, что переживаю я! Ощущение было не из приятных, но терпеть можно. Сквозь прорези маски я видела, как около круга собираются жители деревни. Они выглядели измождёнными и усталыми, но в их глазах светилась надежда — надежда на меня, на таоте. У многих на руках были маленькие дети, некоторые держали обереги, сплетённые из красных ниток, — я узнала в них предвестников знаменитого узла Двойной Удачи. В какое же время меня занесло сейчас?
Впрочем, какая разница. Сейчас я — верховная шаманка племени и должна вершить свой ритуал. Я достала бубён и колокольцы. Я ещё не знала, как буду танцевать и какие заклинания сорвутся с моих губ, но что-то древнее, глубинное, забытое, но обладающее невероятной силой, поднималось со дна моей души (моей ли?).
Я тряхнула колокольцами. Звук у них оказался неожиданно резкий, пронзительный, громкий. На звон колокольцев отозвался южный ветер в далёких горах.
Внутри меня словно взорвался огненный шар — до того я была переполнена энергией. Она требовала немедленного выхода: в звоне и громе, в дикой песне и сумасшедшем танце! И я закружилась по площадке, рассыпая дробные удары бубна и колокольцев. И вокруг меня кружился мир.
О как я танцевала! Я вскидывала вверх руки, и с них сыпались звезды. Звезды улетали в небо, унося с собой мои печали, неуверенность, заботу. Я кружилась и слышала грохот — это горы, плато, холмы кружились вместе со мной, сдвигали тектонические плиты, создавая заново рельеф земли.
Я чувствовала такую свободу, что мне казалось — я уже не человек, я волна. Волна чистой энергии, порождающей все вещи мира. А потом я действительно взвилась вверх и, падая, увидела, что внизу простирается море. И я стала волной этого моря, горько-солёной волной, качающей рыб и медуз, а ударившись, я видела, как яркая синева заливает небо. Но я недолго пробыла в море. Мой танец звал меня — к джунглям и водопадам, к затерянным храмам и похороненным сокровищам, к раскалённому сердцу пустынь и жгучему холоду полюсов… И я поняла, для чего я танцую.
Я танцую для того, чтобы встало солнце.
И оно поднялось, величавое и грозное, и весна накрыла землю цветным покрывалом. Я оглядела себя. Мой наряд уже был другим — он состоял из алых, жёлтых, синих и зелёных полос ткани, развевавшихся как языки пламени. Я снова кружилась вокруг костра и сама была костром, сжигающим тьму, небытие и даже самое смерть!
Снег давно растаял, влажная земля, такая нежная и беззащитная, высыхала с каждым мгновением. И вот первая трава и первые цветы явились на свет и тоже закружились со мной в вековечном танце жизни и смерти. Я уже не видела людей, танцующих вокруг, все превратились в размытые яркие пятна. Но я знала, что люди здесь: они пели, они кричали от восторга, они взывали ко мне: «Таоте! Таоте! »
И снова сменились мои одежды: теперь они были из нефритовых пластин, скреплённых меж собой золотой проволокой. Тяжелы и холодны были эти одежды, но я знала, что это ненадолго. Я остановила свой танец и воззвала:
— Души потерянные, заблудившиеся, умирать не умеющие и страшащиеся, грядите ко мне! Я проводник ваш к Жёлтым водам, к водам, где суждено вам возродиться вновь!
И они пришли — потерянные, забытые, заблудившиеся души. Их было много, но каждой душе я давала нефритовую пластинку со своего наряда. И душа, просветлившись, отправлялась на постоянное место жительства к Жёлтым истокам.
Последней душе я отдала последнюю пластину и осталась нагой. Нагота не смущала меня, я была сейчас все равно что птица или цветок — так легко и светло мне было. И я запела: ликующую, безумную песню жизни и любви, торжествующей даже среди мрака и смерти. Я победила вечную зиму. Я исполнила свой долг. Я — таоте, дух жизни и победы.
И едва я поняла это, как взлетела — прочь от деревни, от расцветающей земли. Я оказалась среди облаков, но не ласковых и нежных, а грубых, словно вырезанных из пенопласта. И небосвод здесь не небосвод, а — сатиновое полотно, выкрашенное синей гуашью. Я касаюсь небосвода, и чешуйки краски остаются на моих пальцах.