Мастера советского романса
Шрифт:
Цикл замыкается песней-монологом «Есть одна хорошая песня у соловушки». Песня о загубленной молодости, о растраченных зря силах варьирует любимую тему Есенина, тему конкретно автобиографическую, раскрытую им всего страшнее и обнаженнее в поэме «Черный человек». Выбранное Свиридовым стихотворение написано в последний год жизни поэта и, стало быть, тоже вполне автобиографично. Но обращение к песенному складу, к характерным образам русских песен заставляет воспринимать эту лирическую исповедь более обобщенно. И потому вполне закономерно, что и в музыке нет ни безнадежности, ни надрыва; в ней слышатся -
«стр. 307 »
Эти интонации варьируются и далее, в быстрой части («Лейся, песня звонкая…»), становясь все более одушевленными, эмоционально наполненными, что достигается не только мелодическим развитием, но и гармонизацией, подчеркивающей наиболее выразительные интонации. В этом отношении особенно интересен подход к репризе («Эх, любовь-калинушка»). Все возрастающая напряженность разрешается, наконец, в репризе широким и вольным разливом мелодии.
Здесь еще заметнее выявляется связь мелодии с народными молодецкими песнями. Голос певца звучит ярко, на полном дыхании, поддержанный возникшим в сопровождении подголоском, столь же размашистым, свободным, устремленным вперед.
Но развитие песенного образа не идет непрерывно. Оно «перебивается» речитативными фразами, сдержанными, лишенными всякой аффектации и вместе с тем звучащими очень выразительно. Речитативы эти воспринимаются не как обращения к слушателю, а как своего рода мысли вслух, положенные на музыку.
Декламацией, противопоставленной широкой песенной мелодии, и завершается это произведение: без подчеркивания каданса, как внезапно оборвавшаяся, недоговоренная речь, на своеобразном «многоточии». Недоговоренность достигнута и тем, что композитор отбрасывает последние четыре строки стихотворения, завершающегося повторением начала:
Потому хорошая песня у соловушки…
Речитативные моменты (отсутствующие в других песнях) придают последней части цикла характер драматического монолога, высказывания от первого лица.
«стр. 308»
Таким образом, чередование в цикле лирических и жанровых эпизодов, отражающих различные стороны лирики Есенина, завершается песней, представляющей собой своего рода «портрет» лирического героя. И то обстоятельство, что и в этом драматизированном монологе мы продолжаем ощущать связь с народно-песенными жанрами, говорит о верном понимании композитором самой сущности творчества Есенина, о стремлении выявить музыкой его лучшие, наиболее жизненные стороны, составляющие непреходящую ценность наследия русского лирического поэта.
В очерке о Свиридове мы стремились особенно отметить черты, характерные для современного этапа развития советского романса: расширение круга поэтических интересов, стремление сблизить романс и песню и, с другой стороны, драматизировать песенный
В самом деле, почему советские композиторы и Свиридов в том числе так часто ведут романс «на сближение» с песней? Значит ли это, что жанр романса как таковой утратил для них привлекательность? Творчество Свиридова убедительно опровергает это предположение. В своих романсах композитор обращается не к песенной форме , а к принципу песенности, насыщая мелодику песенными интонациями, но вовсе не отказываясь ни от свойственной романсу индивидуализации формы, тесно связанной с развитием поэтического образа, ни от довольно сложных приемов ладово-гармонического развития. И это, с нашей точки зрения, свидетельствует о том, что обращение к песенности продиктовано не только поисками простоты, но, прежде всего, поисками современного интонационного строя, обобщающего наиболее ценные элементы различных песенных «пластов», от массовой песни до деревенской частушки.
Обновление интонационного строя романса является и одним из средств его драматизации, превращения в вокальную сцену , рисующую облик вполне конкретного героя.
«стр. 309»
Круг «персонажей» вокального творчества Свиридова очень широк: здесь мы найдем и героев в точном смысле этого слова - образ воина, образ поэта занимают важное место. Но мы найдем - и это главное!
– и простых, обычных людей, привлекающих нас цельностью характеров, силой чувств. И может быть именно эти простые люди обрисованы композитором с особой симпатией.
Типичное для современного этапа развития советского романса расширение круга поэтических интересов в творчестве Свиридова, в его циклах на слова Исаакяна и Бернса имеет свой, особый оттенок. Несмотря на использование некоторых «примет» инонационального колорита циклы эти очень и очень русские. Они крепко связаны с традициями русской вокальной музыки, и прежде всего с традицией Мусоргского. Казалось бы, музыкальное воплощение армянской и шотландской поэзии в традиции Мусоргского должно привести к парадоксальному результату, но сочетание получилось вполне органичным. И то обстоятельство, что застольная из бернсовского цикла вызывает ассоциации с песней Варлаама, а «Долина Сално» - с «Забытым», не мешает этим произведениям оставаться яркими и самобытными.
В каждом произведении Свиридов ставит себе, как мы видели, новые цели, ищет новых форм, новых средств выразительности. Но в разнообразии поисков ясно выделяется одна ведущая тенденция: к самоограничению, к строжайшему отбору только тех выразительных элементов, которые необходимы для решения той или иной творческой задачи. Отсюда впечатление необычайного лаконизма и концентрированности музыкальной речи, неизменно возникающее при знакомстве с каждым новым произведением Свиридова, отсюда же и та четкая «направленность формы», которая обеспечивает творчеству композитора все более широкую аудиторию.