Мастера советского романса
Шрифт:
Музыкально-поэтический образ орла, образ «второго плана» из «Долины Сално», становится основным в следующем эпизоде цикла. Но здесь это уже не символ смерти. Орел, вознесший сердце героя в сияющую высь,- это символ бессмертия и славы, и справедливо видит здесь советский исследователь отзвук мифа о Прометее [1].
Эту песню связывает с предшествующей изобразительная деталь - форшлаг (в «Черном орле» - выписанный и акцентированный), но по характеру они ярко контрастны. Язык «Долины Сално» предельно прост, близок народной песне, язык песни «Черный орел» звучен и торжественен. А обе вместе они образуют кульминацию цикла, предвосхищающую героические образы трех последних его эпизодов.
[1]
«стр. 292 »
Седьмая и восьмая песни, подобно рассмотренным выше пятой и шестой, тоже образуют контрастное единство.
Песня «Моей матери» посвящена теме изгнанничества, теме, волей истории часто присутствующей в искусстве армянского народа, многие представители которого были обречены на скитания в чужих краях. Недаром в народно-песенном искусстве Армении сложился особый жанр: «антуни» - «песни бездомных». Этот жанр нашел отражение и в стихотворении Исаакяна, а через него - в песне Свиридова. А за скорбной песней об изгнании следует светлая, радостная песня о возвращении на родину («Дым отечества»), и по теме, и по общему характеру близкая второй песне цикла («В дальний путь!») и создающая образную «арку», скрепляющую многочастную композицию цикла.
Три последних песни («Бранный клич», «Сестре» и «Моя родина») посвящены новым испытаниям, через которые проходит народ. Здесь получают развитие образы, уже определившиеся в прологе, в «Долине Сално» и «Черном орле». Завершается поэма эпически торжественной славой родине, труду ее сынов, ее вечно юному искусству.
Широко раздвинув масштабы вокального цикла, предназначив его не для одного, а для двух исполнителей, введя наряду с сольными эпизодами дуэты, Свиридов создал произведение, перерастающее рамки камерного и приближающееся к кантатному жанру. В творчестве композитора «Страна отцов» явилась как бы ступенью к созданию его известных ораторий: «Памяти Есенина» и «Патетической», воссоздающих образы двух гениальных (и таких разных!) поэтов нашей родины - Есенина и Маяковского.
Но прежде чем обратиться к этим монументальным работам, Свиридов вновь вернулся к «песне, как таковой» и создал свой цикл на слова Роберта Бернса [1], произведение, остающееся в рамках камерного жанра и тем не менее ярко новаторское.
[1] Песни на стихи Роберта Бернса (1955 год): «Давно ли цвел зеленый дол», «Возвращение солдата», «Джон Андерсон», «Робин», «Горский парень», «Финдлей», «Всю землю тьмой заволокло», «Прощай», «Честная бедность».
«стр. 293»
Цикл этот был воспринят как этапное произведение не только в творчестве Свиридова, но и вообще в советской музыке. В нем нашли выражение и некоторые общие тенденции 50-х годов, и тенденции, характерные именно для Свиридова.
И само обращение к творчеству Бернса, очень популярного среди советских композиторов, и трактовка песенного цикла как крупной формы (своего рода вокальной сюиты) - все это в той или иной мере было свойственно советской вокальной музыке начиная с годов Великой Отечественной войны. Стремление драматизировать песню, превратить ее в монолог живого, конкретного персонажа тоже относится к числу общих тенденций 50-х годов. Это стремление проявилось и в произведениях Шостаковича (цикл «Из еврейской народной поэзии» и отчасти «Сатиры»), и в произведениях менее значительных, но тоже по-своему характерных для этого периода, например цикл В. Волошинова на слова Н. Грибачева.
И, наконец, песенность интонаций, очень точно выраженная в названии (« Песни на слова Бернса»), является выражением постоянно, хотя и неравномерно развивающейся тенденции к сближению
Почему же в таком случае песни Свиридова были восприняты как явление весьма своеобразное и новаторское? Видимо, дело именно в сочетании всех названных линий в одном произведении, сочетании, требующем значительной творческой активности. Так, песенность интонаций обычно влечет за собой обобщенность характеристики, а у Свиридова она сочетается с яркой индивидуализацией образа, живого, неповторимого… Песенность интонаций почти всегда связана с куплетностью или варьированной куплетностью структуры. У Свиридова рамки песни широко раздвигаются, и делается это самыми различными способами, а не только путем варьирования.
Наиболее яркими в цикле оказались песни, рисующие образ «главного героя» - парня с простой, цельной, честной и неподкупной душой. Он обрисован в песнях «Возвращение солдата», «Робин», «Горский парень», «Честная бедность». Песни эти близки по своей жанровой основе; они либо непосредственно, как в
«стр. 294»
«Возвращении солдата», либо в «подтексте» (как в «Робине» и «Горском парне») связаны с жанром солдатской песни-марша. Близки они и по интонационному типу: им присущи очень «твердые», определенные, несколько размашистые интонации, с ясной ладово-гармонической основой.
Такого типа интонации мы найдем и в «Возвращении солдата», и в «Робине», и в «Честной бедности». Сравним, например, начальные фразы всех трех песен:
Несколько иначе охарактеризован герой в песне «Горский парень». Его образу приданы черты большой мужественности, героизма - особенно выразительно несколько тяжеловесное, с нарочитыми интонационными архаизмами и гармоническими «жесткостями» вступление, музыка которого звучит и в заключении песни на словах:
Легче солнце двинуть вспять,
Чем тебя поколебать,
Славный горский парень!
Едва ли не лучшая из названных выше песен - «Возвращение солдата», превращающаяся в живую, как будто нарисованную с натуры песню-сценку. Простенький мотив солдатской песни-марша, которую напевает солдат, коротая путь домой, разнообразится свободными импровизационными тональными сдвигами и чередуется с маленькими фортепианными интермедиями.
«стр. 295»
Солдат пришел в родные места - и марш уступает место напевной мелодии, очень светлой, лиричной, но сдержанной. И потому вполне естественно звучит ее переход в тему солдатской песенки. Замечательно просто и выразительно передана в музыке встреча солдата с его милой. Когда девушка говорит с возлюбленным, не узнавая его, звучит вторая, более напевная часть песни-марша и уже затем - громко и торжествующе - ее начало на словах:
И вдруг, узнав мои черты
Под слоем серой пыли,
Она спросила: это ты?
Потом сказала: Вилли!
И следующая затем ликующая интермедия фортепиано говорит без слов о радости встречи после долгой разлуки [1]. В общей композиции песни-сценки она как бы выполняет функцию пантомимы.
Заметим, что ясность тематического строения, образующего четкую, сложную трехчастную форму (с контрастной средней частью типа трио, что весьма характерно именно для маршей), сочетается в этой песне с большей свободой тонального плана, очень освежающей восприятие многочисленных повторов. И в этой связи очень важно отметить, что длительно подготовляемая тональная реприза приходится как раз на ту самую «пантомиму встречи», о которой говорилось выше.