Мастерская Шекспира

Голлер Борис

Бюст принадлежал полноватому мужчине с отвислыми щеками и отсутствующим взглядом. Нет, глаза ему какие-то были приставлены. И в правой руке человека было гусиное перо, а из-под левой торчал лист бумаги… Вполне спокойный, добропорядочный бюргер (сказали б немцы) или буржуа (сказали б французы); его надутые щеки и самодовольный взгляд могли принадлежать кому угодно из обитателей Лондона, или Оксфорда, или Стратфорда. Вообще любому на рыночной площади – перчаточнику, колбаснику, землевладельцу средней руки. Только не…

Это было нечто вовсе чуждое не только его, Давенанта, воспоминаниям – это бы еще куда ни шло! – но тому самому фолио 23-го года!

Нет,

на мемориальной доске под бюстом было сказано все, что требовалось: «Ум, равный Нестору, гений Сократа, народ помнит, Олимп приемлет…»

Но Давенант был смятен. С этим смятением он сел в экипаж, отправлявшийся в Лондон. Экипаж был почти пустой. Дул ветер, и экипаж покачивался под ветром. И м-р Давенант, забравшийся в самый угол кареты, в такт покачивался в своем углу…

Этот образ теперь будет мешать ему в поисках его Шекспира.

Человек, о ком тщился напомнить этот бюст, никак не мог написать «Гамлета».

Марло стал как-то исчезать, и притом надолго. И без предупреждения. А появлялся вновь без всяких объяснений. Возможно, ему наскучила вся затея с новичком. Впрочем, в театре поговаривали в пору отлучек, что его вообще нет в городе. Где-то носит. Город был большой, но, в сущности, маленький. (Мы уже говорили.) Почти все всё знали. Если не всё, то многое. Жену Тарлтона, покойного великого артиста и любимца королевы, не так давно провозили по городу в позорной телеге – за прелюбодейство или за содержание притона. Разве такое скроешь? Грин перестал писать – похоже, бросил Доротею и живет со шлюхой. Хозяйка квартиры из жалости подкармливает его, чтоб не сдох. А может, он нравится ей. А ведь недавно был ГРИН! И имя как звучало! Это ль не судьба? Во всяком случае, всем известно!

Шекспир нервничал: о приятеле всегда ходили дурные слухи. Пожалуй, хуже, чем было на самом деле. Есть такие люди, которые вызывают желание судить о них. Плодят это желание. Марло к ним принадлежал. Один из актеров труппы «Слуги лорда Стрейнджа» сказал Уиллу: «Не понимаю, что вас связывает. Я б на твоем месте опасался…» По правде сказать, Уилл тоже опасался, но он нуждался в Марло. Хоть тот и был ненадежный человек – человек скачков. Однако когда он исчезал, невольно вспоминались все слухи. Человек провинциальный по природе, Шекспир боялся страстей и тайн большого роя человеческих судеб, который и звался Лондон.

Ему теперь пришлось работать самому, но работа все больше увлекала его, и он переставал бояться. Сам удивлялся себе, но удавалось.

Однажды Марло исчез так же надолго и появился внезапно:

– Отдадим должное естеству! – сказал, войдя, в высоком штиле и сперва обратился к горшку. Потом плюхнулся на кровать: – Ну, давай!.. – протянул руку за листками. Шекспир потянулся сначала отдать листки, потом почему-то стал читать сам…

Поле сражения между Таутоном и Секстоном. Входит солдат, неся тело убитого врага.

Плох ветер, если дует он без пользы!Быть может, кроны есть у человека,Которого убил я в рукопашной.А я, что обобрал его сейчас,Могу отдать сегодня жизнь и деньгиДругому, как мне отдал этот мертвый.Кто он? О Боже, то черты отца,Которого

убил я невзначай…О, злые дни, когда возможно это!..

Входит другой солдат, неся другое тело.

Ты, что так храбро мне сопротивлялся,Отдай мне золото, когда имеешь…Его купил я сотнею ударов…Но дай хоть посмотрю я враг ли это?..Ах, нет, нет, нет! единственный мой сын!..Ах, мальчик мой! Коль жизнь в тебе осталась,Открой глаза! Смотри, смотри, как ливеньПрольется, принесенный бурей сердца!

Король Генрих

За горем горе! Выше меры скорбь!О, смерть моя, им положи конец!О, сжальтесь, сжальтесь, небеса, о, сжальтесь!Я вижу на лице его две розы,Цвета домов, что борются за власть…

Сын

Как станет мать, узнав про смерть отца,Меня порочить в горе безутешном!

Отец

Как станет бедная моя женаРыдать по сыне в горе безутешном!..

Король Генрих

Как станет бедная моя странаКлясть государя в горе безутешном…

– Стоп! – сказал Марло резко и сел в кровати. – Ты с кем работал это время?

– Ни с кем… – растерялся Шекспир.

– Хочешь сказать, ты все это сам придумал?

– Я же ждал тебя, но…

– У нас еще такого не было! Что ж! Бывает!.. – и прошелся по комнате. – Теперь ты можешь обойтись без меня. Да пора! У меня всякие дела в мире. И новая пьеса! Только дудки ее разрешит Тайный совет! Все-таки он слабак – твой король Генрих!.. Не люблю таких!.. И вдруг сорвался: – А это что такое? Так и знал: проболтаешься – и у тебя тут же стянут тему… Кто позволил тебе?

Шекспир даже не сразу понял, какой книгой, взятой с его стола, Марло потрясает в воздухе.

– А что это?

– Как же! Шпис! «Народная книга о Фаусте»! Это – моя тема! Я открыл эту тему для вас, безмозглых.

– Успокойся! Я не собираюсь писать на эту тему.

– Почему? – спросил Марло даже вроде с обидой.

– Просто – не моя!

– Врёшь! Это тема для всех! Человек продает душу дьяволу, чтобы больше постичь мир!

– Это интересно. Только – не мое! – сказал Шекспир.

– Ты что, католик?

Вопрос был в лоб. Вопрос был опасен.

– Нет. Не знаю… Не решил для себя… – ответил Шекспир с осторожностью. Он в самом деле не знал, как ответить по правде, да и боялся, как все в ту пору в Англии. Может, вспомнил все предостережения насчет Марло. А с другой стороны…

Он мог прибавить, конечно, что мать его – из Арденов, а это известная католическая семья, и головы кой-кого из членов семьи висят над лондонским мостом. (Опять же Соммервил.) И что в грамматической школе его учили тайные католики… Но, естественно, промолчал.