Мать (CИ)
Шрифт:
– Ой, не начинай только, - сморщился тот, поднимая ладонь.
– Я тебя предупредила!
– Она бросила неприязненный взгляд на Володькину мать и исчезла в толпе.
– Видишь, что творится?
– развёл руками Карасёв.
– Люда, ты где там копаешься?
– к ним протиснулся отец. Увидел Карасёва и застыл как вкопанный.
– Здравствуйте, Виктор Егорович, - вежливо сказал Карасёв.
– Здравствуйте, - буркнул отец. Он перевёл взор на Пахомовскую мать.
– Пошли.
Он качнул головой, приглашая
– Ну мы пойдём... Александр Иванович, - торопливо произнесла мать.
– Приятно было вас встретить. Хорошего праздника!
– Да-да, Люда... и тебе!
– пробормотал Карасёв.
Мать дёрнула Володьку за руку. Они двинулись дальше.
"Опять поругаются", - мрачно предрёк про себя Пахомов.
Захарова отыскали рядом с приземистым бородачом, державшим палку с табличкой "ЮЯГРЭ". Андрей Семёнович курил, привычно кхекая. Увидев отца, заулыбался.
– Что, растворились в народной стихии?
Отец угрюмо кивнул.
– Когда выступаем?
– поинтересовалась у бородача Анна Григорьевна.
– Да уж скоро должны, - ответил тот, бросив взгляд на часы.
– После седьмой школы.
– Первый раз иду колонной, - оживлённо произнесла Анна Григорьевна.
– До сих пор мы с Андреем просто вливались в толпу.
– Всё когда-то бывает в первый раз, - хмыкнул Андрей Семёнович.
– Тем более, что он же может оказаться и последним, хе-хе.
– Это как же?
– удивился бородач.
– Да вот думаю, неспроста наш вождь затеял эту историю со съездом. Значит, в партии к нему доверия нет.
– Ну это же восстановление ленинских норм...
– Вот и любопытно, с чего вдруг. Семьдесят лет жили - не тужили, и на тебе!
Анна Григорьевна, смеясь, стала рассказывать матери, как Андрей Семёнович в прошлом году ловил с Карасёвым хариусов на реке.
– Водки набрали, и всё обратно привезли. Я прямо обалдела. Зато рыбы - пять садков. Потом неделю солили...
Со стороны исполкома женский голос театрально вещал через усилители: "Идут работники молочно-товарной фермы номер пятьдесят шесть. В этом году предприятие сдало государству...".
– Людочка, ты чего такая грустная?
– заметила Анна Григорьевна.
– Что случилось?
Мать покачала головой, махнув рукой. Но отец вдруг агрессивно заявил:
– Мозги набекрень, вот и грустная.
Пахомов ощутил, как сердце его рухнуло в живот и начало кататься, обжигая внутренности.
– Ты о чём, Виктор?
– удивилась Анна Григорьевна.
– Она знает, о чём.
Мать вспыхнула.
– Виктор, тебе обязательно устраивать сцену сейчас?
– Обязательно. Ты же не стала ждать, чтобы встретиться с... этим, - он неопределённо кивнул в сторону.
– Думаешь, я нарочно его встретила?
– Не знаю, не знаю...
– Виктор, остановись, - устало сказала мать.
– Ты переходишь
– А ты не переходишь?
– выкрикнул отец.
– Никого не стыдясь, у всех на глазах, при ребёнке...
– В чём ты меня обвиняешь?
– воскликнула мать.
Отец раскрыл было рот, но его опередил Захаров.
– Ну, Виктор, какая муха тебя укусила?
– Это ты ей спасибо скажи, - зло произнёс отец, кивая на мать.
– Мне?
– возмутилась та.
Захаров торопливо произнёс:
– Ну, у нас с Анечкой тоже не всегда гладко. Но мы выбираем подходящие места.
– Он натужно рассмеялся.
– Шлюха, - бросил отец, пропуская мимо ушей слова Захарова.
"Ура, товарищи!" - донеслось из динамиков. "Урааа!" - раскатился впереди многоголосый рёв.
– Да как ты...
– начала мать, но осеклась и, схватив Володьку за руку, устремилась прочь.
– Пойдём, сынок.
У Пахомова заболело в груди. Воздушные шарики весело стукались над его головой. В спину летело нарочито бодрое: "Идут работники дорожного ремонтно-строительного управления номер два. В этом году они взяли на себя новые обязательства...".
– Мама, а куда мы идём?
– Домой, сынок.
– А как же демонстрация?
– Не будет у нас сегодня демонстрации.
Мать вдруг расплакалась.
– Мама! Не так быстро!
– сказал Володька, который едва поспевал за ней.
Она немного сбавила шаг. Глаза у неё были красные.
До дома они больше не произнесли ни слова. Володьке хотелось утешить маму, но он не знал - как, а сама она только всхлипывала и тихонько постанывала.
Войдя в квартиру, мать скинула туфли, заперлась в ванной и громко разрыдалась. Володька постучал к ней.
– Мам, ты как там?
– Нормально. Сейчас выйду.
Она вышла через двадцать минут. Прошагала в большую комнату и стала переодеваться. Володька сидел на диване в своей комнате, обхватив ладонями прижатые к груди коленки, и смахивал набегающие слёзы. Он чувствовал, что на этот раз обычным скандалом дело не обойдётся.
Мать включила телевизор, стала смотреть какой-то фильм. Володька робко вошёл к ней, уселся рядом. Она обняла его за плечо, положила голову на его макушку.
– Сынок, я сегодня у тебя посплю, ладно?
Первым его порывом было ответить: "Ну конечно!", но он вспомнил слова отца: "Ты пацан или кто?", и сказал, преодолевая себя:
– Нет.
Мать резко отстранилась.
– Ты не разрешаешь?
Он опустил голову.
– Н-нет, не надо.
– Значит, тебе всё равно, что он оскорбляет меня? Что ведёт себя по-свински, да?
Пахомов опять покачал головой, не глядя на мать.
– Не всё равно.
– Почему же тогда?
– Потому что это неправильно.
Она поднялась с дивана, отошла к окну, посмотрела на улицу. Сказала, не оборачиваясь: