Мать (CИ)
Шрифт:
Дядя Артём открыл глаза и повернул голову к Володьке.
– Садись, чего стоишь?
Володька прошёл в комнату, присел на самодельный деревянный стул.
– Видал, что творит?
– продолжал дядя Артём.
– Этот мужик тысячи докторов стоит. Я-то не доживу, а вот ты увидишь, как всех врачей погонят метлой. Шарлатаны, ничего вылечить не могут. Сколько я к ним ходил... А этот вон поводил ладонями перед экраном - и всё как рукой сняло. Спасибо за него Горбачу. Раньше-то такое только нашим вождям было доступно. Слыхал про Джуну? Брежнева лечила, и всё Политбюро. Умница-баба! Хотя из
В дверь позвонили, и бородач крякнул.
– Вот и твой отец пожаловал.
Володька выбежал вслед за ним в прихожую. "А вдруг мама?" - с надеждой подумал он.
Но это действительно был отец - улыбающийся, пахнущий сигаретами и пылью. Вошёл, поставил два чемодана и вытер пот со лба.
– Фух! Привет, парень! Не скучал?
Володька насупился, молча смотрел, как отец снимает обувь и извиняется перед хозяином, что ничего не принёс.
– Сухой закон! Но в выходные - обязательно!
Дядя Артём поморщился.
– Я не употребляю. Мерзопакость.
Отец заулыбался ещё шире.
– Как озорник-то себя вёл? Не баловался? Я тут его вещи привёз...
– Переселить его ко мне хочешь?
– Ни-ни! Завтра сестра прилетает - заберёт.
Володька похолодел. Сестра? Тётя Маша? Ничего себе! Мог бы хоть предупредить. Он же всё-таки - человек, а не вещь. Что за отношение вообще?
Сразу вспомнились пирожки, которыми тётя Маша угощала его на саратовской даче, а ещё - походы на реку с братом Валеркой. Пахомова возили к ней каждое лето, пока родители были "в поле" где-нибудь под Красноярском или Читой.
Дядя Артём закряхтел.
– Раздолбаи вы! Сбегаются, разбегаются, будто это не жизнь, а игра. Никакой серьёзности. А если мать в милицию обратится? Ты сам-то думаешь, что творишь?
Отец поднял руки в успокоительном жесте.
– Артём Евгеньевич, завтра же сниму этот груз с ваших плеч. Клянусь.
– Ну-ну, - скептически ответил Артём Евгеньевич.
– Что ж, покормить тебя, что ли? У меня вон одни макароны да хлеб. Чревоугодием не страдаю.
– Это совсем не к чему. Я вам и так по гроб жизни благодарен.
– Отец повернулся к Володьке.
– Привёз твою зубную щётку с пастой. И книжки кой-какие. Ты ж без них не можешь.
– Он подмигнул.
– Когда я маму увижу?
– спросил Пахомов.
– Ох, отстань!
– внезапно раздражился отец.
Володька мигнул и разревелся.
– Ну, этого ещё не хватало!
– произнёс дядя Артём.
Смущённый отец подошёл к Володьке, принялся утешать его, бормоча какие-то глупости, обещал подарки, совал под нос вытащенную из чемодана книжку.
– Глянь, что я привёз. "Винни Пух". Ты ж это любишь!
Но Володька рыдал ещё громче. "Винни Пуха" он читал уже семнадцать раз - было время, когда в доме не водилось ни одной детской книги, кроме этой. Мать это знала, а вот отец не знал. Как тут не отчаяться?
– А ну не ори!
– рявкнул вдруг дядя Артём.
Володька изумлённо притих.
–
– Пойдём-ка, Виктор, перекинемся парой слов. А ты вон "Искатель" полистай, - сказал он Володьке.
Они вышли на балкон и долго о чём-то беседовали. Володька сидел в соседней комнате, лихорадочно размышляя, как бы ему сбежать.
Наконец, отец вернулся, заглянул к Володьке, потрепал его по голове.
– Не кисни, сынок. Завтра тебя тётя Маша заберёт. Тебе же нравится у неё? Выше нос! Все ещё учатся, а у тебя - уже каникулы, а?
– Она меня увезёт к себе?
– спросил Пахомов.
– Да. А потом и я подъеду.
– А мама?
Отец закатил глаза и досадливо потряс ладонями.
– Нет у нас больше мамы.
И ушёл, оставив Володьку наедине с ужасными мыслями.
Тётя Маша была женщиной энергичной и шумной. Она работала на каком-то оборонном заводе, да так хорошо, что десять лет назад её выбрали депутатом Верховного совета РСФСР. От того времени у тёти Маши осталась фотография с космонавтом Леоновым, воспоминания о поездках в вагоне-люкс и участок в четыре сотки, который ей вне очереди предоставил райсовет.
О заседаниях она вспоминала с ужасом.
– На заводе куда легче! Бегаешь туда-сюда, с тётками покалякашь, инженер придёт - всё про директора расскажет. А тут сидишь целый день, смотришь на этих - глаза слипаются. И ни кроссворда, ничего! Даже спать нельзя! Кошмар!
Она приехала к дяде Артёму в половине седьмого вечера вместе с Пахомовским отцом. Вошла в прихожую и, едва поздоровавшись с хозяином квартиры, кинулась обнимать появившегося Володьку.
– Ох, бедный мальчишка, как ты здесь? Вот она жизнь-то как обернулась! Ну ничего, у меня отдохнёшь, наиграешься с Валеркой, всё наладится. Мать-то у тебя какой шаболдайкой оказалась... ой, прости меня, господи! Не со зла, да вот из сердца вырвалось. Это ж надо - забыть о ребёнке, убежать к другому! Кто ж так делает? Ни стыда, ни совести.
Володька покорно давал себя тискать, апатично глядя в сторону. Тётя Маша сунула ему шоколадку, потом улетела на кухню толковать с мужиками за жизнь. Володька же поплёлся смотреть телевизор, который ему включил дядя Артём.
– Как же это, Витя?
– донёсся с кухни тётин голос.
– Жили-жили, и вот на тебе! Неужто ж никак больше? Ведь семья, ребёнок - зачем разбивать-то! Да и Володьке рубец на сердце.
– А чего ты мне прикажешь делать?
– зло откликнулся отец.
– Это не я, это Людка из семьи ушла. Ты-то сама как? Обратно самолётом?
– Поездом! На самолёт за три месяца билетов нет! Я вся упекалась, пока искала. Даже удостоверением депутатским трясла, а всё без толку. Нет билетов, хоть ты расшибись. Чем вы тут ребёнка-то кормите? Небось, голодом морите?
– Ест то же, что и я, - прогудел дядя Андрей.
– Не жалуется.
– Да он и не пожалуется, пока совсем невмоготу не станет. Будто я не знаю! У вас никакой чеплашки нет? Я бы хоть каши пшённой сварила. Пшёнка-то есть?
– Нет.
– Ну, давайте, я на рынок сбегаю. Хотя у вас тут, наверно, дорого всё?