Мать-Россия! Прости меня, грешного!

Дроздов Иван Владимирович

— Кутузов жил давно, его можно понять,— подхватил её мысль профессор,— тогда и в народе врачей презрительно называли эскулапами; и сам Пирогов весьма скептически отзывался о фармацевтике и терапии; да и много позже, уже в нашем веке Бехтерев с сожалением отмечал, что у нас пока «...нет лекарства более стойкого и живительного, чем сочувствие, душевный такт, доброта». Однако в наше время и так относиться к медицине... Это, действительно, анахронизм. Он, этот старец, очевидно жил в лесу, в глуши.

— Москвич он! Живет в Трубниковском переулке — это близко от Арбата, в центре столицы.

И без всякой паузы, обращаясь к Наталье:

—

Милочка! Что вы намешали тут нашему гостю? Какой такой соорудили эликсир?

Наташа испуганно взглянула на Курнавина, вопрос Ингриды Яновны застал её врасплох и порядочно напугал. На столе стоял графин с напитком. Наташа и Курнавин вдруг, в один момент, из гостей превратились в подследственных.

Курнавин сказал:

— Обыкновенный медовый напиток. Прежде русские воины перед битвой медовую сыту давали и коням. Мёд прибавлял им силы и стойкости в бою.

— Но вы, верно, и ещё что-нибудь подмешали? Я вижу по цвету. И чувствую по вкусу,— тут есть кислый фермент.

Беседа принимала форму допроса. Наташа ещё больше краснела, тревожилась. Чугуев, Морозов и родители Бориса чувствовали себя неловко.

Курнавин спокойно, не замечая тона хозяйки, отвечал:

— Да, я влил в графин яблочного уксуса,— по Джарвису. Может, слышали американского автора; он рекомендует мёд в сочетании с яблочным уксусом. Напиток, богатый калием.

— Я слышал, и даже читал книгу Джарвиса,— оживился профессор.— Она издана в Румынии. Там у меня есть ученики, и один из них прислал мне эту редкую и, как я понял, замечательную книгу, она называется: «Мед и другие естественные продукты».

— Слов нет, калия в яблоках много,— и вообще, яблоко — волшебный фрукт, его обыкновенно несут в числе первых продуктов больным, но я реалистка, люблю во всём порядок.

И, обращаясь к профессору:

— Вы, Пётр Ильич, как вообще относитесь к самолечению? Давайте начистоту: кто такой Джарвис, кто позволил ему составлять рецепты, давать рекомендации, поучать, наставлять? Издан в Румынии! А у нас?.. Покажите мне книгу, изданную в нашем советском издательстве. Да так, чтобы автора представил авторитетный учёный. Я бы тогда поверила, могла бы и сама затем предлагать другим, рекомендовать. А то извольте, пожалуйста: родилось в Америке, издано в Румынии, утверждено и оформлено неизвестно кем.

— В Румынии,— сказал Чугуев,— находится Международный институт технологии и экономики пчеловодства. Там есть авторитеты, специалисты.

— Ах, эти уж мне авторитеты! Как часто мы попадаем впросак, доверяясь им слепо. Ну, ладно, хватит соловья кормить баснями, прошу всех к столу, будем пить чай,— напиток, в полезности которого ни у кого нет сомнения.

Она убрала графин, принесённый Натальей, стала разливать чай. Борис Качан нахмурился, опустил голову. Резкий тон хозяйки его раздражал; ему совестно было и обидно за друга,— за то, что у Владимира такая бесцеремонная, агрессивная в своём невежестве жена. Она имела характер глубоко консервативный, совсем неподходящий к природе её служебных занятий. Максимализм во взглядах, безапелляционность суждений особенно отчетливо рисовались на фоне её мужа,— кстати, Владимир был моложе Ингриды на три года,— сдержанного и тактичного в беседах. Владимир несколько лет работал в клинике Чугуева, близко наблюдал своего учителя, на редкость вдумчивого, внимательного и пытливого учёного,— может быть, от него, шагнувшего ко всемирной славе

из глубин народа, установилась в характере Морозова ровность и терпимость, способность слушать и извлекать из жизненного потока информации всё для себя полезное,— предельная, доброжелательная внимательность к человеку, каков бы он ни был по званию и положению. Он никогда не спорил с женой, но и редко с ней соглашался. Терпел её характер.

И в данном споре Морозов, как и все, занимал нейтральную позицию, и по праву хозяина широким жестом приглашал гостей к столу. Борис двинулся первым, и так у него вышло, что сел он между Наташей и Курнавиным.

Время было позднее, беседа за ужином не клеилась, и вскоре все разошлись. Первой поднялась Наташа, извинилась и, сказав, что рано встает корову доить, ушла.

Пошёл в кабинет хозяина и Борис. Елена Евстигнеевна устремилась было за ним, но Борис резко и не очень вежливо сказал:

— Ложись спать, мама, я чувствую себя хорошо.

В кабинете сел за письменный стол, обхватил руками голову. Чувствовал себя скверно — так плохо ему ещё никогда не было. Перед глазами стояла одна картина: самонадеянный, всезнающий Курнавин и рядом с ним — Наташа. Ничего не мог представить себе более нелепого, противоестественного: седой, помятый жизнью старик, серебристый хек,— пришло на ум сравнение. И она, молодая, цветущая и такая красивая.

Без стука вошёл к нему Владимир.

— Извини, Борис, я тут книжечку подберу, почитаю перед сном.

— Не начитался за неделю. Спал бы тут больше.

— Представь — плохо спится. Первые час-другой заснуть не могу. Потом среди ночи вдруг просыпаюсь. Скверно, а что поделать?

— В чём же причина? Мы — молодые, можно сказать, только жизнь начинаем — что же дальше будет?

— Гиподинамия, брат. Сидячий образ жизни, недостаток движений, кислорода. Прелести цивилизации, городской жизни.

— А как бороться с бессонницей? У меня тоже бывает. И как ещё маюсь!..

— Обратный порядок жизни наладить: движение, природа, диета. Когда у нас в клинике заходит об этом разговор, наш профессор Сергей Сергеевич Соколов обыкновенно приводит какую-нибудь крылатую фразу из учения мудрецов. Иногда читает из «Фауста» монолог Мефистофеля. Я его запомнил наизусть. Послушай:

Способ без затрат,

Без ведьм и бабок долго выжить.

Возделай поле или сад,

Возьмись копать или мотыжить.

Замкни работы в тесный круг.

Найди в них удовлетворенье.

Всю жизнь кормись плодами рук,

Скотине следуя в смиренье.

Вставай с коровами чуть свет,

Потей и не стыдись навоза, —

Тебя на восемьдесят лет

Омолодит метаморфоза.

— А если серьёзно,— твой-то учитель, Чугуев, наверное, знает. У меня такое впечатление, что он всё знает.

Владимир оторвался от книжной полки, сел на диван. Нажал поочерёдно на все четыре клавиши большого в полстены электрического камина. Иллюзия пламени засветилась в топке.

Сделав вид, что не заметил иронии в голосе друга, Морозов в раздумье заговорил:

— Не мудрено, что Пётр Ильич много знает: за ним почти шестидесятилетний опыт практической врачебной работы.

— Ему так много лет?

— В октябре восемьдесят пять стукнет.

— И он всё ещё работает?

— Занимает три должности.