Мать Сумерек

Машевская Анастасия

* * *

Танира билась в горячке. Металась по простыням, залитым кровью настолько, что теперь даже мысли не возникало, что когда-то они были белыми. Хватала воздух губами и задыхалась от ужаса надвигающегося конца.

— СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! — ревел Таммуз, глядя на абсолютно бесполезных лекарей, суетящихся вокруг сестры.

— Мы делаем, что можем! — рявкнул в ответ главный из них.

— Ваше высочество, пойдемте отсюда, — Сафира попыталась увести Таммуза из спальни роженицы, но тот с

силой толкнул старую жрицу, так что Сафира наверняка упала бы, не поймай её Салман.

— Таммуз, пожалуйста, — попросил царь Адани. Таммуз развернулся мгновенно и, отпихнув Сафиру снова, врезал зятю в челюсть.

— ЭТО ТЫ ВИНОВАТ! — в бессилии заорал Таммуз. — ЭТО ТЫ ВО ВСЕМ ВИНОВАТ! А ТЕПЕРЬ СТОИШЬ ТУТ И ПРЕДЛАГАЕШЬ СДАТЬСЯ?!

— Брат, — Салман положил руки на кулаки Таммуза, сжимавшие царское одеяние на его груди. — Мы не поможем ей этим.

— Да мы ей вообще ничем не поможем! — сорвался Таммуз и зарыдал. Салман прикрыл глаза, но уже в следующий момент вздрогнул от выворачивающего душу женского крика.

Обернувшись на звук, Таммуз открыл рот и побелел, глядя, как лекарь, задрав исподнее Таниры почти до груди, широким жестом полоснул по животу.

— ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?! — слезы высохли мгновенно.

— ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО! — проорал в ответ целитель, убеждая Салмана вывести буйного родича.

— Я НИКУДА НЕ УЙДУ! — Таммуз отбился от Салмана и так злобно глянул на подоспевшую стражу, что те замерли, где стояли.

В один решительный шаг Таммуз оказался у изголовья кровати сестры, потерявшей от боли сознание. Салман за спиной Таммуза пал на колени и горячо замолился. Сафира сделала то же самое. Таммуз закрыл лицо руками и, наплевав на всех жриц и жрецов, зачитал под нос молитву Пресвятой Деве.

* * *

Все для орсовского и аданийского царевича смешалось в единое кровавое пятно. Кусая губы, чтобы не зарыдать в голос, он положил ладонь сестре на лоб. Танира пришла в себя.

— Это мальчик? — спросила слабо. Салман, наблюдая из-за спины Таммуза за супругой, которая неотрывно смотрела на брата, был готов соврать что угодно, лишь бы Танира успокоилась. Но Таммуз лишь качнул головой:

— У тебя дочь. Славная и хорошенькая, как её мать, — слезы предательски покатились по мужским щекам. — Такая чудесная, — Таммуз совсем расплакался, глядя на бело-серое лицо с темными ввалившимися глазами от неостановимой кровопотери.

Танира сделала невозможное — чуть подняла безжизненную, как листок бумаги, ладонь. Откликаясь мгновенно, Таммуз поймал её, подставился щекой, прижал ладошку сестры к щеке.

— Не плачь, — мягко, нежно, как умела она одна, попросила Танира. — Не надо.

— Та… нира, — сквозь слезы выдохнул Таммуз, зажмурившись, отчего горячие капли потекли с новой силой и обожгли холодную гладкую кожу женского запястья. Царевич развернул ладонь сестры и вплотную прижался губами. — Не смей меня бросать,

слышишь?

— М-м, — подтвердила молодая женщина. — Как же я… — «могу тебя бросить».

Но сказать сил уже не нашлось. Нужно было сберечь их для главного.

— Ты… ты позаботишься о ней? О… а как зовут мою д… дочь? — едва слышно выдохнула Танира.

Салман быстро шагнул вперед, подсаживаясь к жене рядом с Таммузом.

— У неё пока нет имени, но если ты…

— Мама, — обронила Танира.

— Что? — спросил Салман.

— Ма… ма…

— Ты хочешь назвать её Джанийей? — спросил Таммуз. Танира улыбнулась, закрыв глаза.

— Я позабочусь о Джанийе.

— Спасибо, Таммуз. Ты такой сильный. Всегда… был…

— Ш-ш-ш! — Таммуз прижался лбом к руке сестры. — Береги силы, пожалуйста, Танира! Я клянусь. Клянусь памятью нашей матери, что буду защищать её ценой своей жизни, всегда! Танира, я клянусь! И ты еще сама увидишь, каким хорошим я буду защитником! Мы вместе покажем ей родину женщины, в честь которой её назвали! Мы…

— Ваше высочество, — позвала Сафира.

— Мы покажем ей Аттар. И я отобью Аттар для неё, вот увидишь, Танира! Эта девочка унаследует не только Адани, но и весь Орс…

— Ваше выс….

Сафира не договорила: Салман упал жене на ноги и зарыдал.

— Джанийя положит конец вражде, — не сдавался и не верил Таммуз, — и мы забудем, как страшный сон…

Он сбился, дрожа всем телом, ловя воздух трясущимися губами.

— И ту давнюю войну…

Слезы покатились по мужским щекам, оглушая сильнее, чем раскатистый рев бури в Великом море.

— Забудем вражду…

Таммуз подавился всхлипом…

— … и изгнание, и…

И, вскинув голову, он взвыл волком на весь Адани.

* * *

Таммуз склонился над новорожденной. Джанийю запеленали, и, так и не приложенная к материнской груди, кроха, пища, потихоньку заснула.

Таммуз ненавидел её и любил. Одновременно. До безумия. До помрачения рассудка.

Это она виновата в смерти своей матери. Эта маленькая, розовая, сморщенная…

Это она — единственное, что осталось от её матери. Маленькая, розовая, бессильно-тихая.

Крохотная Джанийя, как сказали Таммузу в первый же день после её появления на свет, совсем слабенькая. Устает даже от того, что кушает. Кормилица переживает…

Таммуз не слышал и не понимал. Он перестал спать, у него краснели и стекленели глаза. Он переселился от Майи в отдельные покои и теперь спал в одной комнате с кормилицей и племянницей.

Таммуз сходил с ума. Это все, что осталось от его Таниры. Таниры.

Таниры, ради которой он перевернул вверх дном спокойствие дома Салин.

Таниры, ради которой он изменил себе.

Таниры, которую он любил с раннего детства.

Таниры, которая единственная поддерживала его, когда вокруг разрушился мир.