Мать Сумерек

Машевская Анастасия

Таниры, чтобы описать достоинства которой, не нашлось бы достаточных слов ни в одном из языков и наречий.

И это то, что убило Таниру, которая была для него дороже целого мира, потому что весь мир заключался в ней.

Когда он жил в Орсе, он понятия не имел, насколько дорогим человеком может быть сестра.

Как же вышло так, что он должен заботиться о том, что убило его сестру?

Таммуз искал ответ на этот вопрос несколько недель. Пока не понял, что тот давным-давно был перед носом.

Джанийя — лишь следствие.

Следствие выбора, сделанного мужчинами, которым не

было до Таниры дела. Например, выбора лекаря, который вспорол Танире живот, решив, что главное — спасти ребенка. Лекаря, который и прошлые роды Таниры принял не Бог весть как, так что родившийся тогда мальчик прожил всего несколько дней и скончался из-за «слишком узкого таза его матери».

Джайния стала следствием выбора, сделанного Салманом, который твердил, что стране нужен наследник и не оставлял Таниру в покое, хотя лекари и говорили, что первые роды оказались для царицы настолько трудными, что повторные наверняка будут стоить жизни не только ребенку, но и ей самой. Весь совет и все знатные семьи, кроме жрицы Сафиры, настойчиво убеждали Салмана назвать преемником сына Майи и более не подвергать риску здоровье царицы, но царь был уперт, как вол.

Однако раньше всех выбор за Таниру сделал их отец, Алай Далхор, когда проиграл их Сарвату Колченогому, как скотину на торгах. И никогда не наступит день, чтобы в сердце Таммуза нашлось место прощению.

Осознав это, Таммуз велел подать воды и проветрить его покой. Он умылся, выбрился, оделся в парадное. Вышел из запертой спальни и встретился с женой и подрастающим сыном. Отдал приказ приволочь к нему поганого лекаря и прилюдно содрать с него заживо кожу. В положенный день он не присутствовал на похоронах сестры — не мог видеть, как сжигают её, святую и чистую, по языческим обрядам, словно непотребную девку из храма Илланы, и не мог видеть, как сестра исчезает. Пока он не стал свидетелем её погребения, он мог верить, что Танира жива. Пусть бы она и живет теперь в маленькой девочке с именем его собственной матери.

Но на зрелище, где вершится возмездие Огненного Меча Небесного Владыки, он шел смотреть с мрачной радостью в душе.

Когда обдерут кожу с рук и ног, лекаря колесуют. Едва ли от боли он еще будет жив, но Таммуз искренне надеялся.

— Мой генерал, — с поклоном вошел гвардеец — по меньшей мере, вдвое старше самого Таммуза, и почтительно отдал честь. — Скоро начнут.

— Иду, — отозвался Таммуз, оправляя меч.

На показательной казни на главной площади Таммуз занял место рядом с царем — плечо в плечо. Генерала, который после победы над ласбарнцами, установил жесткий и беспощадный порядок, так что разбойники стали тише и все реже показывались на улицах, встречали воодушевленно. Таммуз попал в Шамши-Аддад достаточно молодым, чтобы забыть родину и пропитаться густым аданийским духом. Так стали говорить, в это стали верить.

— Ты уверен, что это было нужно? — спросил Салман, когда Таммуз сел рядом.

— Тебе наследует девочка, брат. В кого бы из Богов ни верили в Адани, а на троне привыкли видеть царя и царицу или хотя бы только царя. Самодержавие царицы нужно отстаивать с первых дней, дабы никто не усомнился, что малейший шаг против неё обернется гибелью для всякого.

Салман посмотрел

на родича устало — и благодарно:

— Ты и впрямь решил её защищать?

— Я в порядке теперь, если ты об этом. И я всегда буду защищать свою семью.

Салман задумчиво покачал головой вверх-вниз, плотно сжав губы.

— Да. Я знаю.

* * *

— Отдыхайте, — Джайя положила руку свекрови на лоб. Тахивран дернулась, измученно вскинулась, отзываясь на прикосновение, как на ожог, но вскоре притихла, успокоилась, заснула.

Джайя оглядела её, спящую. Прошлась взглядом по лицу — по каждой складочке и морщинке, по каждой некогда твердой, а теперь уставшей черте и линии — осмотрела похудевшую шею с обвисшей кожей, сложенные в смиренном жесте на животе руки. Никогда еще высокородная раману Тахивран не имела настолько беспомощный, бессильный вид.

Она слегла неожиданно и недавно, и угасала стремительно. Первый сигнал, который Светлейшая не смогла проигнорировать, застал врасплох: раману облачилась в парадное платье, накинула тяжелый, расшитый золотом и камнями плащ, дабы скрыться от поднявшего ветра с Великого Моря — и у неё подозрительно хрустнуло плечо. Кхассав, узнав случайно, настоял на осмотре, и лекарь сперва заявил, что возраст берет свое. Настало время сильнее прятаться от сквозняков, беречь себя, спать только при закрытых ставнях.

Но дело было не в простуде или сквозняке — у Тахивран медленно и неуклонно начали крошиться кости. И самое привычное действие порой оборачивалось катастрофой. Несколько недель спустя Светлейшая сломала руку тем, что, принимая участие в обряде в храме Двуединства — обители Илланы и Акаба — приняла жертвенную чашу с водой. Левый локоть уцелел, но правый треснул в суставе. И стало очевидно, что не помогут никакие молитвы. Тахивран худела, её кожа серела, ухудшалось зрение, часто подступала тошнота и головокружение. Она уже почти не могла стоять на собственных ногах, и лишь изредка лекарям удавалось поднять раману и пройти с ней, поддерживая с двух сторон, несколько шагов по спальне.

Тан Ратхав Аамут, брат Светлейшей, узнав о состоянии царственной сестры прибыл незамедлительно и всячески создавал суету вокруг несчастной. Он был готов помогать всем, чем мог, чем не мог, он мешал и вносил хаос в происходящее, пугая Тахивран еще больше, чем она была напугана прежде физиономиями лекарей. Однако сейчас, когда раману уже ничто не удивляло, Ратхав притих. Ему стало очевидно, что сколь бы он ни сыпал деньгами перед целителями, среди них нет никого сродни Богам, и никто ни за какое золото и серебро не способен вернуть человеку жизнь.

Аамут впал в уныние: он и его покойный отец столько лет, столько сил потратили на то, чтобы возвеличить Зеленый танаар, а что теперь? Почти все его дети уничтожены: кого-то Бану убила, кого-то угнала в плен. Чтобы обзавестись новым потомством взамен утраченного, он взял водной женой девчонку из дальней родни танов Дайхатт и теперь родня его земной жены, танский дом Луатар, ополчились против Зеленого дома, забрав назад женщину своей семьи. Наконец, его венценосная сестра-раману умирает. И что теперь остается ему, главе Изумрудного дома, от былого могущества?