Мать Сумерек
Шрифт:
— Это мой дом? — спросил он, когда храмовница присела рядом.
Жрица ответила неопределенно:
— Из всех детей твоего отца ты один был пригож для Той-что-Дает-Жизнь, один унаследовал волшебную кровь матери. Разве никогда тебя не посещало в церквях чувство, будто не хватает чего-то? Будто все правильно, но словно не до конца? Как если ты слушаешь сказителя, но он умолкает, не допев самую важную часть баллады?
Растаг сглотнул, не ответив: похоже, ей и так все прекрасно известно.
— Твое место в этой роще, — заключила Первая среди жриц. — Конечно, в ходе обучения, ты узнаешь все лица Всеблагой и обретешь силу Её Сына, но для Тинар и Нанданы ты не
Растаг запутался окончательно, особенно в том, шла теперь речь о Шиаде-сестре или о Матери Сумерек.
— Даже удивительно, — обронила под нос Нелла, — что у такого благочестивого христианина, как Рейслоу Стансор, родился сын вроде тебя.
— Тогда удивительней, что у него родилась дочь вроде моей сестры.
Нелла улыбнулась.
— Таких поздних друидов на моей памяти еще не бывало, — заметила она, поднимаясь. — Тебе, возможно, будет чуть труднее, но, клянусь, обрести знание, как и веру, не поздно никогда.
Растаг приступил к обучению в день летнего солнцестояния, и верховная жрица Праматери видела в этом добрый знак.
Июнь таял стремительно. Бансабира быстро проверила состояния многих ведомств в танааре. Уладила хозяйственные вопросы, перетрясла казну, а следом и хатов. Наведалась в корпус «меднотелых», проехала с проверками по кварталам крепостного города, заглянула к Ному — проведать кузена Тала, узнать новости, подарить копье из числа трофеев Багрового храма. В оружии, которым устлали её Железный путь, в большинстве случаев не было ничего особенного, но в таком деле важен сам жест. Незначительные жесты, вроде здоровенных свежих рыбин, которых, нет-нет, отправляет ей в чертог с самым быстрым своим гонцом корабел, — невидимый залог крепкой дружбы.
На обратном пути, сделав крюк, заглянула в академию к Бирхану. Стало быть, уточнила она, раманин осведомлялась о процессе обучения и даже многократно присутствовала на учениях. Странно, хмурилась Бану. Чтобы девчонка, не способная держать лук или отличить древко от рукояти, интересовалась военными вопросами. Вероятно, в её свиту Тахивран отрядила парочку опытных столичных генералов, так что путешествие Джайи по Ясу — не более, чем прикрытие. Необходимое условие, дабы проверенные и знающие люди выяснили истинное положение дел: о количестве солдат, неприступности укреплений, качестве обучения.
Тахивран … Она стократ умнее, чем выглядит. Нельзя, нельзя такой многоопытной и власть имущей, алчной и одновременно трусливой женщине отдавать в личное пользование тридцатитысячное войско Дайхатта. Неважно, как.
Вернувшись в чертог, Бану, передавая поводья лошади Серту, спросила, не было ли вестей от Сагромаха. Тот помотал головой — пока ничего.
Раз уж Сагромах медлит, подумала Бану, можно звать семью на собрание. Всю семью, включая юного Адара — следовало решить судьбу Отана. Адару по жесту Бансабиры отвели место между Тахбиром и Руссой в ряду по правую её руку. За последним следовали дети Тахбира, Махран, сын Доно-Ранбира, вернувшийся недавно из разведки, Сив и Иввани. По левую руку от Бансабиры сел Гистасп, а вслед за ним Дан, Серт, Вал, Шухран и Раду. Когда все расположились, Бану начала прямо:
— Адар, хотя тебе всего девять и, на мой взгляд, рано бывать на подобных собраниях, сейчас ты должен быть здесь.
Упомянутый Адар, худой шатенистый мальчишка в каждой черте которого читалось, что все детство
Он надеялся, что когда-нибудь станет таном вместо Сабира Свирепого, от семени которого ему довелось появиться на свет. Но странная война, о которой он только слышал в дни, когда Тахбир оборонял чертог, закончилась, отец умер, а главой дома стала старшая сестра, о которой он не помнил ничего из ранних лет. Мечта создать свою семью и возглавить род, сидя в высоком танском кресле, которое в давние времена было троном самостоятельного княжества, угасла, как закатное солнце за горизонтом. Пока есть Бану и её сын, ему нечего ждать. Да и нужно ли ему что-то? В конце концов, вон, дядя Тахбир — он не стал таном, но, кажется, вполне довольным жизнью. Чем не путь для него, Адара? Правда, дядя Отан говорил, что настоящие родственники так не поступают — не устраивают браки близких, даже не посоветовавшись или не сообщив. Так что, кто знает, сможет ли он когда-нибудь быть довольным, как Тахбир, если управлять наделом будет его сестра-танша?
Адар был достаточно смышлёным, но одиноким ребенком: его окружали заботливые няньки, учителя, наставники, какие-то родственники, которые, как только объявилась Бану, стали относится к нему не как к единственному наследнику тана Сабира, а как к какому-то побочному бастарду, который появился на свет по случайности. Родственники по матери были радушны и связывали с ним большие надежды, некогда Сабир приблизил их по понятным причинам, но жить в чертоге не пустил, купив в городе при крепости особняк. Так что, с ними Адар виделся не так часто, как хотел. Только дядя Отан остался всецело на его стороне и мог гостить в чертоге сколь угодно долго, но, похоже, его участие в вопросе бунта было глупым. Сегодня танша наверняка позвала младшего брата самолично послушать о предстоящей казни.
— Как кровный родич Отана ты имеешь право голоса в решении его судьбы, — ровно поведала Бансабира. Адар встрепенулся, обернулся к сестре и выпучил ярко голубые глаза.
— Я? — уточнил Адар, не веря. Голос прозвучал неуверенно, как будто мальчик не разговаривал несколько дней из-за опухоли в горле. — То есть, если я попрошу, ты его не казнишь, танша?
— Оставлю его в узниках пожизненно, если ты меня убедишь. Но видишь ли, как бы я ни поступила с Отаном, его прямая родня, то есть твои двоюродные братья и сестры по матери, и другие родственники — они не простят мне этого. Довод, что Отан сам напросился, пытаясь в мое кресло усадить тебя, вряд ли кто-нибудь станет слушать. А это всегда чревато, так что их казнят в любом случае. Однако в судьбе самого Отана ты имеешь право поучаствовать.
Адар практически не слышал конец фразы: всех его родственников по матери убьют. Всех. Ничего не останется более. Какое ему теперь дело до От…
Хотя, неужели можно быть неблагодарным до того, чтобы не попытаться спасти жизнь человеку, который был готов ради тебя на все?
Это он и сообщил собранию, заключив:
— Пусть останется жив.
Бансабира улыбнулась почти незаметно: да нужна ли человеку такая жизнь, когда в целом мире нет более никого, кто был бы его семьей? Что ж, наказание даже более подходящее для Отана за неповиновение и мятеж, чем если бы его просто казнили. Идеально.