Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
Шрифт:
Мысли о смерти сопровождаются неприятными эмоциями, и доминирующей из них является страх (или тревога – термины используются взаимозаменяемо). Хотя другие негативные реакции могут просто сосуществовать со страхом, часто они заменяют собой страх или обеспечивают защитные механизмы. Можно сказать, что наиболее эффективные из них имеют позитивное значение. Танатическая тревога, по-видимому, является всеобщей и имеет отношение не только к самой смерти, но и непредвиденным обстоятельствам, которые могут ее сопровождать. С умиранием ассоциируется беспомощность перед лицом агрессии, исходящей от человека или одушевленного объекта. Некоторые элементы этого комплекса подавляются, иногда подавляется весь комплекс целиком. Эффективность подавления зависит от силы защитных механизмов, а некоторые другие установки могут быть интерпретированы как отрицание страха и всего, что с ним соотносится. При неприязни и отвращении чувство беспомощности выражено меньше, чем при страхе, и эти установки могут иметь характер защиты; когда протест направлен против аспектов смерти, которые не являются неизбежными, он имеет этическое содержание. Презрение к
Желание смерти, также как и страх перед ней, является изначальным и вместе с мазохистскими и садистскими тенденциями принадлежит к основным формам отношения человека к смерти.
Анализу психологического содержания смерти через значения и установки, привел к выводу о том, что проблема смерти – это проблема страха, а проблема страха – это проблема страха перед трагической смертью. В следующей главе источники страха смерти будут подвергнуты более глубокому исследованию, а в главе 4 будет рассмотрен источник, который, по моему мнению, вносит наиболее весомый вклад в трагическое значение смерти.
Глава 3
Происхождение страха смерти
Причинно-следственные связи страха смерти неоднозначны. Даже объяснения, находящиеся в одном измерении, – «естественная» реакция, опыт рождения, обстоятельства жизни, разлука, страх кастрации, боязнь наказания, религиозные учения, культурные механизмы, – весьма разнообразны, что указывает на многомерные тенденции. На самом деле, вопрос происхождения страха смерти является сложной проблемой, имеющей, и общие для всех компоненты, и зависящие от индивидуального опыта. Мы начнем с независящих от жизненного опыта факторов, затем рассмотрим внутриутробное существование и рождение, вклад которых подчиняется действию как общих, так и индивидуальных закономерностей. В заключении мы обратимся к постнатальным факторам, которые также вносят вклад и в саму танатическую тревогу, и в ее структуру. В ходе рассуждений мы также коснемся тем материнского деструктивного влияния и значений тревоги.
Источники, не относящиеся к жизненному опыту
Общая основа, базирующаяся на инстинктах. Schur (165) указывает, что устанавливая иерархию угрожающих человеку ситуаций и ответных на них реакций, нельзя останавливаться только на онтогенетическом происхождении, необходимо рассмотреть и филогенетические источники. Реакция на опасность, как и природа опасности, до некоторой степени, а для человека – в значительной степени, определяется врожденными данными. Обе части феномена тревоги, – высвобождение возбуждения и ответ на него, – имеют филогенетическое происхождение. Kotsovsky (166) в общих чертах описывает, свойственные животным различные рефлексы и реакции, относящиеся к самосохранению, Szekely (167) приписывает происхождение пускового механизма человеческого страха остаточному явлению от «схемы врага» у животных (два глаза и лоб). Боязнь незнакомых людей у младенцев, по его мнению, является не страхом потери объекта, а реальным архаическим страхом, высвобожденным в результате действия этого филогенетического ключевого раздражителя.
Shaler (168) рассматривает страх смерти в эволюционной перспективе. Он делает наблюдение, что для индивида свойственно быть объектом нападения со стороны окружающего мира; человек всегда вынужден жить в ожидании атаки, которая может сопровождаться болью и даже смертью. Следовательно, создания пугливые, до такой степени, что они могут расходовать излишек энергии на спасение бегством, с большей вероятностью сумеют уйти от опасности и, в результате, выжить. Их потомство наследует их робость, поэтому, благодаря естественному отбору, этот характерный признак со временем будет усиливаться. Таким образом этот процесс будет длиться до тех пор, пока все умные особи не станут пугливыми. В ходе эволюции у человека сохранилось значительное количество животного страха. Wilson (169) также убежден, что страх смерти является частью общего чувства опасности, организованной функцией сигнала тревоги, и принадлежит нашему органическому наследию. Он представлен соответствующим механизмом деятельности нервной системы, который при необходимости активизируется и вызывает состояние тревожности. У многих людей он развит так сильно, что их можно охарактеризовать как находящихся почти постоянно в неустойчивом душевном состоянии. Hall (155) также придерживается мнения, что этот механизм может неожиданно пробудиться и прийти в действие со значительной интенсивностью, иногда это происходит с определенной периодичностью. Паническая реакция, согласно Meerloo (170), возникает при неожиданном осознании человеком своей беззащитности перед опасностью, и этот страх является пережитком инстинктивной реакции на опасность в доисторические времена. Относительно страха смерти у беременных у Deutch (171)
Три разных основных тенденции могут быть идентифицированы в качестве источников страха смерти: инстинкт самосохранения, инстинкт смерти и инстинкт каннибализма.
Zilboorg (102) указывает, что даже сам термин самосохранение подразумевает усилие, направленное против разрушающей силы; аффекивным аспектом этого усилия является страх, страх смерти. Becker и Bruner (172) полагают, что если страхи, помогающие организму в борьбе за существование, могут быть названы страхами смерти, то тогда и младенец, и ребенок испытывают этот страх, не зная об этом. Отвращение к смерти можно рассматривать как составную часть любви к жизни, так как оба эмоциональных переживания являются проявлениями одного и того же импульса. Jelliffe (173) говорит (подтверждая мнение Hall (115), что страх смерти является оборотной стороной стремления к жизни и возникает при любом воспрепятствовании высвобождению энергии либидо. Santayana (174) также заявляет, что радикальный страх смерти есть ничто иное, как любовь к жизни. Эта любовь не является чем-то рациональным или основанным на жизненном опыте; это нечто эпигенетическое и спонтанное. Следовательно, попытки противопоставить какие-нибудь аргументы страху смерти, который является просто другим названием жизненной энергии или тенденции к самосохранению, будут тщетны и бесполезны.
Концепция инстинкта смерти Freud содержит парадокс: нас побуждает к смерти неудержимое влечение, но, тем не менее, «в подсознании, по-видимому, не содержится ничего такого, что могло бы придать содержание концепции уничтожения жизни». Если, как считал Freud, энергия инстинкта смерти должна быть воплощена в агрессию для того, чтобы сохранить жизнь, то разве не предполагается, что чувство опасности есть ничто иное, как отток энергии в другую область? И разве не осталось бы в подсознании ни следа от угрозы уничтожения? Klein (140, 175), как уже было отмечено, доказывает, что если признать наличие существования инстинкта смерти, то следует признать и наличие подсознательной реакции на него в форме страха смерти. Согласно мнению Federn (176), признание существования постоянной угрозы самоуничтожения помогает нам намного лучше понять природу тревоги. Boutonier (155), также убежден, что тревога связана с осознанием наличия инстинкта, который толкает нас навстречу несчастиям и смерти.
Любая другая концепция смерти как унаследованной тенденции, например, закон необходимости смерти Ehrenberg (16) или «танатропизм» Szondi (177), несет в себе предположение о подсознательном восприятии опасности.
Heilbrunn (178) спрашивает, почему молодой организм уклоняется от раздражителей как будто бы они являются ужасными разрушительными силами? Возможно, тревога может быть вызвана угрозой, обычно дремлющей в организме, но легко активизирующейся при воздействии сравнительно безвредных внешних и внутренних стимулов. Может ли этот основной страх быть унаследованным и соответствующим врожденной способности к тревоге? Можно предположить, что страх у животных происходит от опасения быть съеденным, и что человек в процессе филогенеза унаследовал этот страх. Тревога из-за возможности быть съеденным является для нас жизненно важным предупредительным сигналом, и с самого рождения присутствует в нашей психической жизни. Мифы, легенды и сказки изобилуют персонажами и историями, отражающими сильнейшие опасения быть проглоченным. Они являются попытками воплотить вечный, смутный ужас в образе чудовища. Напряжение тревоги из-за боязни быть съеденным убывает с уменьшением биологической беспомощности, но в травмирующих ситуациях резко увеличивается. Благодаря своему постоянному давлению и задействованию защитных механизмов динамическая сила этого страха глубоко проникает в нашу энергетическую систему.
Simmel (105) придерживается аналогичного мнения. Он уверен, что основой самосохранения служит инстинкт поглощения, и что его органическим источником является желудочно-кишечный тракт. Мы унаследовали тенденцию к поглощению от наших животных предков, а не от наших прародителей-каннибалов, которые просто передали нам ее. Все разнообразные агрессивные проявления, которые могут развиться в процессе жизни, есть ничто иное, как производное от примитивных требований желудочно-кишечного тракта. Уничтожение объекта путем его поедания служит целям самосохранения.
Коллективное бессознательное. Принимается без доказательств, что коллективное бессознательное, концентрированная субстанция жизненного опыта всего человеческого рода, содержит архетипы уничтожения, которые могут служить источником страха смерти. Williams (179) утверждает, что для того, чтобы объяснить силу и живучесть фобий, связанных со смертью, необходимо допустить, что имеется архетип, тяготеющий над клиентом. Jung (180) заявляет, что все материнские символы могут иметь как благоприятное, так и зловещее значение. Архетип матери в своих негативных проявлениях несет дополнительное значение чего-то скрытого, тайного и темного, бездны, мира мертвых, чего-то, что поглощает, соблазняет и отравляет, чего-то ужасающего и неизбежного. Все это вредоносное воздействие, которое, по описаниям, приведенным в литературе, оказывает на детей мать, на самом деле исходит не от нее самой, а, скорее, от архетипа, спроецированного на нее. Затем Jung замечает, что травматические последствия, вызванные влиянием матери, могут быть разделены на 2 группы: 1) те, которые вызываются чертами характера или установками, на самом деле присутствующими у матери; и 2) относящиеся к чертам, отсутствующим у матери в реальности, которые представляют собой более или менее фантастические проекции. Jung признается, что он взял за правило искать причину младенческого невроза в первую очередь в матери, так как в большинстве случаев родители, особенно мать, служат причиной определенных нарушений.