Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
Шрифт:
Anthony (279) исследовал сто семнадцать нормальных детей, используя способ завершения истории и тесты Стэнфорда-Бине. (Кроме того, в пяти семьях родители вели дневник наблюдений за одиннадцатью детьми). Она пришла к выводу, что каким бы методом не изучать идею смерти, выделяются две темы – смерти как печального отделения и смерти как результата агрессии. Мысли о наказании и смерти легко приходят детям на ум; снова и снова они выражают представление о смерти как о последствии враждебной агрессии. Основное значение смерти для ребенка – это разлука, причинение насилия и горе и страх. Но также смерть в фантазиях меняет свой облик так, что убийца становится убитым, а мертвец рождается заново.
Anthony (280) изучала детей, находящихся в пограничном к психозу состоянии, используя обширную батарею тестов. Она сообщила, что проективная методика дает обильные доказательства преобладающей озабоченности таких детей своим выживанием. Страх уничтожения появляется в различных видах и почти в каждом тесте. Временами тема выживания выражается настолько явно, что не требует
19
У детей с психопатией наблюдается та же озабоченность насилием и смертью. При изучении результатов теста тематической апперцепции, предложенного таким детям, Leitch и Schafer (281) обнаружили, что эти мотивы преобладают над остальными.
Schilder и Wechsler (282) обследовали 76 детей, находившихся в психиатрической лечебнице. Вначале проводился опрос, затем тест интерпретации картинок. Было сделано заключение, что для ребенка смерть не представляется естественным завершением жизни; смерть как результат преклонного возраста или болезни для него не имеет никакой реальности. Она происходит из-за враждебности других людей, является наказанием, назначенным за прегрешения. Дополнительной действующей силой может выступать Бог. Таким образом, ребенок не боится умереть; он боится быть убитым.
В своей книге «Цели и желания человека» (63) Schilder воспроизводит сведения, полученные в результате обширного изучения детских установок по отношению к смерти. Он говорит, что у них очень легко формируется представление о смерти как о жестоком насилии. Насколько душа ребенка полна идеями жестокости и уничтожения, можно увидеть в реакциях на картинки с изображениями призраков и скелетов: призраки убивают, и то же делают мертвецы. Так как ребенок постоянно находится в опасной ситуации, всего, что необычно и неожиданно, нужно бояться. Его принципы поведения относительно смерти происходят из ужаса перед наказанием. Наказание означает только одну вещь: смерть в результате несчастного случая, причиненная каким-то оружием или ядом [20] .
20
Серьезные исследования, которые сделали Paul Schilder и Lauretta Bender и их коллеги о предмете детских установок по отношению к смерти, агрессии и тревоги, собраны в трех томах: «Детские Психиатрические Техники»; «Агрессия, Враждебность и Тревога у Детей»; и «Динамическая Психопатология Детства».
Эти явления, обнаруженные у детей с расстройствами, не следует интерпретировать как симптомы психического заболевания. Качественно они не отличаются от тех, которые обнаруживаются у «нормальных» детей.
Despert (284) рассказывает о сновидениях детей дошкольного возраста. В них встречаются люди огромного роста, которые часто обладают уничтожающей силой, и животные, которые всегда свирепы, а иногда смертельно опасны. Между содержанием сна и реальным травмирующим опытом ребенка нет связи. В первых сновидениях, содержание которых может быть установлено (в возрасте двух лет), ребенок видит, что его преследуют, кусают и съедают. Ребенок сообщает об интенсивном страхе быть уничтоженным особым способом, он никогда не говорит о том, что боится, что его толкнут, ударят, поцарапают, или пнут, то есть о тех враждебных действиях, с которыми он может столкнуться в реальной жизни. Более того, когда в старшем возрасте он может назвать действующих лиц, угрожающих преследованием или уничтожением, очевидно, что они находятся вне области жизненных переживаний ребенка. В нескольких случаях обнаружилось, что ребенок идентифицирует животных с людьми или конкретно с родителями, а свободные
Это несоответствие между пугающими объектами и ситуациями в сновидениях и реальными травмирующими событиями также наблюдается в его осознанных страхах и фобиях. Дети сообщают о страхе перед дикими животными, такими, как львы, волки и гориллы, о боязни призраков и ведьм, они боятся потеряться (даже если они никогда не терялись на самом деле). Jersild (285) объясняет «иррациональное» качество этих страхов силой воображения ребенка, но May (286) уверен, что они становятся более доступными для понимания, если рассматривать их как объективацию лежащей в основе тревоги. Общеизвестно, замечает он, что тревога у детей часто переносится на призраки, ведьм и другие объекты, которые не имеют отношения к объективному миру ребенка, но выполняют важные функции в реализации его субъективной потребности. Он может испытывать тревогу из-за отношений с родителями, но потому, что он не может обнаружить данную причину, он переносит угрозу на «воображаемые» объекты.
Odier (287) описывает анимистический элемент в фобиях у детей (и у взрослых). Объект фобии обладает всеми атрибутами недоброжелательной силы. За объектом скрывается идея, смутный намек на некое существо, притаившееся, неопознанное, но живое. Объект, безобидный сам по себе, получает силу от этого существа, которое использует объект для того, чтобы претворить в жизнь свои злобные намерения. Во всех случаях фобий можно обнаружить старую травму, а иногда уверенность в том, что кто-то или что-то хочет убить ребенка.
Сновидения у старших детей по содержанию совпадают со сновидениями взрослых. Можно обнаружить еще большее многообразие уничтожающих сил, как одушевленных, так и неодушевленных, а также способов жесткого уничтожения или нанесения увечий. Как правило, объект или сила не идентифицируются с матерью, хотя иногда это происходит случайно. Девочка-подросток может идентифицировать насильника с матерью. Friedemann (288) делает наблюдение, что многие сновидения как у мальчиков, так и у девочек содержат образы кастрации или потенциальной смерти и показывают мать как могущественную и уничтожающую фигуру. Проведенный Jones (289) анализ кошмаров показал, что они берут начало в ранних психических конфликтах, связанных с родителями; атакующий зверь, демон или испытываемое чувство сдавливания обычно представляют родителя (290). Odier (287) убежден, что лежит в основе кошмаров идея смерти. Пугающая ситуация сходна с фобийными реакциями маленького ребенка, и кошмар воспроизводит характеристики травм, имевших место в раннем детстве так, как они переживались ребенком. Люди часто называют действующих лиц своих сновидений своими «дьяволами», причину этого можно установить, если идентифицировать изначального «дьявола». Первые травмирующие воздействия, возможно, были нанесены людьми, особенно родителями и прежде всего «этим всемогущим божеством, именуемым Матерью». Фобии и кошмары, говорит Odier, «черпают свою силу из живых источников первородных страхов человека» [21] .
21
И снова, попытка смотреть в две стороны одновременно. Odier приводит убедительные доказательства в пользу существования внешней опасной ситуации в тревоге, фобиях и кошмарах, и в то же время пытается синтезировать идеи Фрейда и Пиаже, приписывая прототипную травму в реакции тревоги магическому мышлению ребенка.
Мы знакомы с садистским содержанием сказок: злобные мачехи, ведьмы, людоеды, великаны и волки вынашивают коварные замыслы против детей, накладывают на них проклятия, пытаются их погубить, калечат или съедают их. Частой темой является злобная мачеха, мучающая свою падчерицу. (Как можно предположить, мачеха олицетворяет мать, и повсеместно принятое дискредитирующее отношение к мачехе является замещением, козлом отпущения страха и ненависти к матери). Ревнивая, преследующая мачеха может повергнуть падчерицу в отчаяние и навлечь на нее смерть. Почему подобные истории существуют во всех культурах и почему на протяжении долгого времени они столь многозначительны для детей? Причина, по-видимому, кроется в том, что они не являются сказками. Они определяют то, что ребенок интуитивно угадывает в материнском отношении к нему. Тот факт, что они распространены по всему миру, подтверждает предположение об универсальности материнского деструктивного влияния и, в то же время, о боязни осознать его.
Многие дети реагируют на боль, нарушение функций организма, лечебные процедуры, госпитализацию и хирургическое вмешательство так, как будто бы это соответствующее какому-то проступку наказание. Если у ребенка нет общего чувства опасности, он может перенести боль и инвалидность стоически, в то время как даже незначительная болезнь или травма могут вызвать у другого ребенка сильную тревогу, предположительно, потому что они активизируют комплекс смерти или соответствуют образу «атакующего» и, в особенности, потому что он воспринимает амбивалентность чрезмерных реакций матери. Некоторые дети чрезвычайно нетерпимы к боли, боятся врачей и медицинского осмотра и могут отреагировать на небольшую операцию психическим расстройством. Эти дети, как обращает внимание А. Freud (291), защищаются от холода и сквозняков, чтобы отразить угрозу смерти, и тщательно выбирают еду, боясь, что их могут отравить.