Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти
Шрифт:
Изучение покушений на убийство и убийств, совершенных мальчиками, показало наличие ненормальных взаимоотношений преступника со своей матерью. Easson и Steinhilber сообщают о семи мальчиках, покушавшихся на убийство, и одном, который убийство совершил. Каждый из них был привязан к своей матери и враждебно самоидентифицировал себя с ней. Все эти мальчики поддерживали зависимые взаимоотношения. Им было отказано в уединенности и они подвергались сильнейшему сексуальному совращению. В каждом случае им регулярно давали понять, что родитель ожидает от них физически жестокого и агрессивного антиобщественного поведения, вплоть до убийства. У мальчика, совершившего убийство, была мать, неудовлетворенная своей ролью женщины и матери, хотя она и соблазняла своего сына. Во всех этих семьях отсутствовали отцы, что сделало невозможным здоровую идентификацию [24] .
24
Отсутствие отца или его неэффективность отмечаются почти во всех работах, изучающих различные синдромы у детей.
Smith (323) анализирует движущие силы убийства на примере восьми убийц в возрасте от четырнадцати до двадцати одного года. В каждом случае развитие в раннем детстве было отмечено распадом семьи. Существует модель такой эмоциональной депривации или такой первобытной жестокости между родителями, что ребенок просто ошеломлен и дезорганизован аффектами, с которыми не может справиться его незрелое эго. Общим знаменателем во всех этих случаях служит ощущение заброшенности с сопутствующим озлобленным неверием в человеческие взаимоотношения и чрезмерная настороженность к возможности вновь пережить опыт потери. Самые ранние проявления гнева ребенка переносятся на объект, который, очевидно, принимает символическое значение как замена ненавидимого родителя, и в каждом случае родитель или лицо, его символизирующее, становится жертвой убийства. В акте насилия присутствует возвращение к докогнитивному симбиозу, в котором он сам и кто-то еще не отделимы друг от друга, и паническое уничтожение связано со страхом быть уничтоженным. Мать не интересуется своими детьми и желает оставить их на пороге у таких же бесчувственных родственников. Типично, что в фантазии ребенка эта ужасная реальность превращается в свою противоположность, потому что от подсознательных убийственных чувств к не дающей ничего матери защищает сознательная лояльность к ней. Отец очень редко является реальным или знакомым человеком, он видится как смутная фигура, хотя может иногда появиться, он уже откровенно отвергнут матерью потому, что является удобным козлом отпущения за ее собственные недостатки. Smith добавляет, что усилиям оказать влияние на проблемных детей, структура характера которых показывает, что они являются потенциальными убийцами, очень часто препятствуют матери, которым нужна зависимость детей, и которые разрушают любую попытку психотерапевтического воздействия для того, чтобы удовлетворить свои ненасытные потребности [25] .
25
Во многих докладах о лечении различных клинических случаях – неврозов, психозов, делинквентности, наркомании, психосоматических заболеваний – сообщается о проблемах, возникших из-за саботажа матерью усилий терапевта. Мотивом служит не только использование ребенка во взаимоотношениях, удовлетворяющих ее цели, но и враждебное желание держать его больным.
И, наконец, мы можем упомянуть суицидальную тенденцию у детей. Настоящее самоубийство редкость в раннем возрасте, но его эквиваленты в виде «случайных» повреждений, депрессии и определенных агрессивных поступках встречаются часто. При изучении детей и подростков, которые пытались совершить самоубийство или серьезно угрожали им, Schrut (324) обнаружил, что в большинстве случаев преобладающее чувство того, что он является тяжким бременем, ребенку подсознательно передала его мать. Это чувство, что «он не такой, как нужно», что он ничего не стоит и является источником неудовольствия своей матери. Оно сопровождается беспомощным гневом из-за того, что его отвергают. Мать ребенка, склонного к депрессии или самоубийству, настолько отвергает его, что он впадает в отчаяние. Некоторые матери, однако, ощущают чувство вины и ребенок обнаруживает, что, хотя он не может «привлечь» мать хорошим поведением, он может вызвать у нее гнев и тревогу своими действиями самоуничтожения; эти дети составляют враждебный и гиперактивный тип. Попытки самоубийства приносят максимальное удовлетворение, вызывая материнское горе и тревогу потому, что они ярче всего показывают родительскую травму. Развив такой способ существования, дети готовы встретить другие межличностные кризисы в своей дальнейшей жизни аналогичной реакцией самоуничтожения.
Я убежден, что механизм можно будет увидеть более отчетливо, если признать, что эти матери не только отвергают своих детей, но и имеют импульсы к детоубийству. Желание детоубийства означает не только желание отнять жизнь у ребенка, но и желание того, чтобы он сам убил себя. Schrut (324) подразумевает это, когда говорит, что ребенку «подсказывают» такое поведение; ничего, кроме самоубийственных поступков не имеет такой сильной эмоциональной привлекательности для матери. Lieberman (325) обнаруживает общий фактор в случаях попыток к самоубийству, совершенных детьми: сознательное или подсознательное желание смерти, исходящее от матери к ребенку. Это желание может повлечь смерть ребенка с такой же эффективностью, как если бы сама мать поразила его. Это происходит потому, что желание смерти – желание уничтожить ребенка, желание того, чтобы он сам уничтожил себя, и желание его смерти – является настолько широко распространенным, что суицидальная тенденция не есть особенность какой-либо группы, а проявляется повсеместно самыми различными способами, с большей или меньшей силой. Ему противостоит импульс, направленный на убийство матери, который одновременно является защитой и от внешней угрозы и от тенденции к саморазрушению. Альтернатива убей – или-умри обостряет понимание значения агрессии – покорности или садизма– мазохизма. В значительной
Здесь приведен обзор только части обширной литературы по этой теме. Можно сказать, что, в общем, сейчас существует широко распространенное признание материнской разрушительности и ее присутствия во многих (если не во всех) клинических случаях, имеющих отношение к страху смерти и страху уничтожения. Gardner (326), например, сообщает, что в исследовательской программе, направленной на изучение мотивов невротического и антиобщественного поведения и серьезных проблем с учебой у нормально развивающихся детей, выдвигается гипотеза, что центральной проблемой во всех этих случаях является сохранение целостности тела и самой жизни. «Наиболее часто озвученным конфликтом в этих симптоматически разных случаях нарушения поведения является страх, что их изувечат каким-либо из множества способов или убьют; или что они не смогут контролировать свои собственные первобытные импульсы калечить, уничтожать и убивать других». Тем не менее, еще не полностью признано, что базовые страхи быть убитым или искалеченным являются реакциями на базовые материнские импульсы, направленные на убийство своего ребенка или нанесение ему увечий.
Резюме
Под материнской разрушительностью подразумевается любое влияние, оказываемое матерью или лицом ее заменяющим, которое угрожает жизни, здоровью и развитию эго ребенка. «Разрушительность» не предполагает пагубности и не имеет дополнительного значения вины. Биологическая мать, несомненно, является единственным источником человеческого влияния на плод, ребенка в процессе родов и младенца, и, таким образом, она выступает в роли основного представитель, определяющего судьбу человека. Во время младенчества и детства мать или лицо, ее заменяющее, продолжает оказывать и патогенное, и питающее влияние на здоровье и развитие ребенка. Влияние матери является, фактически, единственным по своей значимости. Это происходит из-за специфичесих способов общения, существующих только между ребенком и его матерью, к тому же отец или другое ухаживающее лицо обычно не обладает деструктивными импульсами, превалирующими у матерей. Отец временами может играть незначительную роль, или ту, которую ему диктуют эмоциональные потребности матери.
Мое понимание материнской разрушительности развилось из того, что я связал страх и ненависть, испытываемые пациентом к своей матери (и защитные механизмы, противостоящие их осознанию) и реальный характер матери, в особенности, с ее базовые деструктивные импульсы. Эти импульсы состоят из побуждения уничтожить ребенка полностью или желания изувечить его. Последнее, возможно, является аспектом почти неизменной садистской природы уничтожающего импульса; когда он направлен на гениталии, его можно рассматривать как «кастрирующий», желание лишить ребенка органов чувственного удовольствия и воспроизводства. Самое отчетливое впечатление об импульсе, направленном на детоубийство, можно получить, изучая женщин во время беременности, в процессе родов и после них, особенно при тревожных и депрессивных состояниях. Импульс к кастрации появляется позже и вызван сексуальными материнскими конфликтами, ее соблазнением ребенка и соперничеством с дочерью.
Хотя психиатры знакомы со страхом смерти и страхом увечья или кастрации, а также со страхом перед матерью и враждебностью по отношению к ней, они не решаются вывести прямую корреляцию клинических наблюдений с материнской пагубностью. Более ранняя литература ориентирована на теорию инстинктов, которая постулирует, что основа патогенности лежит в силах, берущих начало в самом ребенке, и видит образ плохой матери и реакцию на него, в основном как внутрипсихическое образование. Я предполагаю, что теория инстинктов является одной из форм «избегания» признания существования материнской разрушительности, поддержанная комплексом смерти и невозможностью мужчин обнаружить едва уловимую агрессивность женщин. Избегание также проявляет себя в феномене «диссоциации» – представление клинических данных, приближающих осознание материнской разрушительности, и отказ от интерпретации их относительно патологического обуславливания. В общем и целом, сейчас имеются обширные клинические и экспериментальные данные, поддерживающие тезис о прямом материнском патогенном влиянии. Возможно, что еще недостаточную оценку получили универсальность материнской разрушительности, ее загадочность и ее тесная взаимосвязь с физическим и психическим нездоровьем, а также социальными проблемами.
Следует признать, что комплекс смерти является продуктом материнского импульса к детоубийству, а комплекс увечья или комплекс кастрации – продукт материнского импульса, направленного на нанесение увечий. Комплекс кастрации, приобретенный подобным путем, отличается от концепции Freud тем, что он приписывает причинность внешней угрозе, которая относится как к мужчинам, так и к женщинам. Общее разрушающее воздействие может быть обозначено как комплекс трагической смерти, в котором два основных компонента. Материнская разрушительность и комплекс трагической смерти не являются строго совпадающими потому, что биологические факторы вносят вклад в происхождение комплекса, а случайные события и другие люди вносят вклад в его развитие. Тем не менее, без материнской разрушительности комплекс не имел бы клинической важности.
Как и можно было ожидать, комплекс более отчетливо проявляется у детей, чем у взрослых. Установки ребенка по отношению к смерти основываются на убеждении, что она является результатом враждебной агрессии. Это подтверждается детскими сновидениями и сказками. В реакциях детей на болезнь, травму и хирургическую операцию очень часто можно обнаружить страх перед наказанием, незаслуженным или в качестве возмездия за агрессивные импульсы по отношению к матери. При анализе литературы по всему диапазону поведенческих и психосоматических расстройств у детей нельзя не прийти к выводу, что материнская разрушительность, или комплекс трагической смерти, являются существенным определяющим фактором всех этих состояний.