Мать выходит замуж
Шрифт:
Тетка была родной сестрой матери. Они обе выросли в сказочном домике на болоте у восточной окраины Кольмордена. Ночи напролет они вспоминали свое детство.
Я никак не могла понять, чего ради они вспоминают такую ерунду, но все-таки старалась не заснуть, чтобы слышать разговор. Тетка обычно так уставала, что с трудом поднималась по утрам. Между тем в четыре часа по мостовой уже гремели и дребезжали колеса выезжавших со двора телег. Матери тоже надо было на фабрику. Ей приходилось вставать не позже шести, иначе она опаздывала. И, несмотря на это, они всю ночь напролет лежали
Однажды утром тетя убирала с пола постели. На полу их было три. Дядя, не переставая, бранил жену за то, что она слишком поздно проснулась. Вдруг он схватил подтяжки и стал стегать тетку по спине. На ней была только ночная рубашка и нижняя юбка. Волосы, еще не заплетенные в косу, растрепались, к тому же тетка была на сносях. Медные пряжки содрали ей кожу, и сквозь рубаху проступила кровь. Тетя упала в обморок. Дети подняли рев, а я, раздетая, в одной короткой рубашонке, выскочила вперед и крикнула прямо в лицо длинному усатому дядьке:
— Ты грубиян, дядя, ты грубиян!.. Это сказала моя мама.
Он побелел как мел. Очевидно, тоже испугался.
— Тише, тише, — только и сказал он, сбегал за водой и стал брызгать в лицо тетке.
Но дети так громко плакали, что на их рев прибежала соседка и кинулась будить хозяйку. Хозяйка явилась в кофте из камвольной пряжи. Такой наряд носили только щеголихи, и жена хозяина целыми днями красовалась в мягкой и яркой шерстяной кофте. Она потерла тетке виски уксусом и объявила, что беременные женщины часто падают в обморок.
— Ее дядя избил; глядите, вот у нее кровь, — вмешалась я и показала на спину тетки.
Но дядя только покручивал усы и улыбался, с большим интересом поглядывая на камвольную кофту, а камвольная кофта улыбалась, с большим интересом поглядывая на усы.
— Что ты болтаешь, детка? — сказала кофта. — Эта дочка Гедвиг вечно болтает глупости! Я никогда не поверю, Янсон, чтобы вы могли это сделать.
Тетя очнулась и села на полу.
— Что вы здесь делаете, фру? — резко обратилась она к камвольной кофте.
— Меня сюда позвали. Мне сказали, что вы больны, фру Янсон, что вы упали в обморок. А теперь я пойду к себе.
— Еще бы не упасть в обморок от такого грубияна.
Ага, получила! Тетка терпеть не могла хозяйку.
— Я ей сказала, что дядя тебя побил, а она говорит, что я вру, — вмешалась я, силясь застегнуть на спине лифчик.
Мои твердолобые двоюродные братья стояли, ничего не понимая, и только икали от страха, хотя один из них был двумя годами старше меня. Они, как и отец, с восторгом таращили глаза на камвольную кофту.
— Ступайте отсюда, сударыня. Впрочем, Янне еще не пил кофе, можете поднести ему чашечку, — ядовито сказала тетя хозяйке.
Хозяйка и дядя смолчали, потому что рядом стояла соседка, у которой от любопытства даже брови подергивались.
Хозяйка ушла к себе, а дядя, натянув
Весь этот день тетка была особенно ласкова со мной.
— Незаконные дети всегда понятливее и добрее, не то что мои оболтусы, — заметила она вечером, рассказывая матери о том, что произошло. Мать не жила у тетки, она только приходила ко мне. Дядя уехал в Сёдерчёпинг на рынок и должен был вернуться не раньше, чем через три дня, так что никто не мешал сестрам наговориться всласть.
— Приставала бы к холостым, а то лезет к женатым, — сказала мать тетке.
Она, конечно, имела в виду камвольную кофту. Я это отлично поняла, недаром мне исполнилось шесть лет.
Мать промыла ссадины амикозом, который, по утверждению тогдашних газет, был универсальным средством от всех болезней, а потом сделала перевязку.
— Точно дикие звери какие-то, — сказала она. — Ей-богу, еще подумаешь, стоит ли выходить замуж. — Отчим был в ту пору ее женихом.
И вот теперь мы шли к тетке. Мать несла пару ботинок, выкупленных у Процентщика Калле, к которому тетке тоже не раз приходилось обращаться. По субботам она выкупала за двадцать пять эре праздничную одежду своих нахлебников, а в понедельник снова закладывала ее за ту же сумму.
На улице, где жила тетка, все осталось как было. Как и прежде, на мостовой сквозь размокший снег просвечивали неровные булыжники. Деревянная доска, уродливо подпиравшая ворота, стояла на прежнем месте, а на дворе, как обычно, лежали кучи мусора. Привязанная к телеге тощая черная корова мычала от холода. Ко всему здесь был еще постоялый двор для крестьян, которые платили хозяину за право оставлять свои пожитки, уходя в город. На телегах зачастую сидели их жены, ожидая своих повелителей, которые тем временем прохлаждались в трактире «Ион-пей-до-дна». Жены считались частью крестьянского скарба. Во всяком случае, мужьям не приходилось особо платить за то, что они сидели на возах. Так сказал однажды дядя:
— С этого мужичья надо бы брать отдельную плату за то, что их бабы торчат во дворе. Тошно на них задаром смотреть.
Мне не раз случалось видеть, как крестьянки плакали, сидя на телегах. Но в этот день на дворе не было ни души, одни только повозки, мусор да одинокая черная корова с мокрой от снега спиной.
Мать остановилась во дворе, глядя на окна второго этажа большого оштукатуренного дома.
— Что-то я не вижу старых занавесок. Наверное, она купила себе новые, — сказала мать, направляясь к входной двери.
В прихожей не было слышно детского крика. Не видно было старого теткиного раздвижного стола. На полу лежал новый ковер. Нерешительно осмотревшись, мать постучала.
Дверь открыла чужая женщина. Янсоны переехали.
— Господи, да неужто родная сестра фру Янсон ничего не знает! Подумайте только! Нет, вы только подумайте! — и пошла, и пошла…
Выяснилось, что Янсон арендовал усадьбу Хагбю. Он называет себя теперь — «домовладелец Янсон».
— Домовладелец? Что это еще за выдумки, черт его дери? — выругалась мать, забыв о том, что у нас несчастье и что мы купили траурные платья.