Матабар III
Шрифт:
Ардан едва-едва коснулся губами тыльной стороны ладони — Тесс всегда снимала перчатки, когда заходила в помещение или в транспорт. Такая вот странная привычка.
— За то, что не спрашиваешь, что у меня на уме, — ответил юноша.
Тесс снова улыбнулась. На этот раз чуточку печально и, даже, устало.
— Жизнь в семье генерал-губернатора, со старшими братьями, ответственными за безопасность гарнизона приучила меня, Арди-волшебник, не задавать вопросы в двух случаях, — голос её звучал чуть тверже, чем обычно. — Когда я либо не хочу знать
— А в данном случае…
— В данном случае — мне не важно, — она потерлась, совсем как кошка, щекой о его плечо. — Когда ты рядом, мне спокойно. И легко. И уж извини за эгоизм, но пусть твои мысли, пока ты не захочешь или не сочтешь нужным ими поделиться, остаются только твоими.
Ардан повернулся к ней. Миниатюрной, хрупкой, рыжеволосой джазовой певице. Она лежала, прикрыв глаза, на его плече. Теплая и мягкая.
Люди, те кто постарше, смотрели на них двоих, переводили взгляды на руки и, не заметив колец, осуждающе хмурились. Кто помоложе — относились нейтрально, но тоже, порой, бросали недовольные взгляды.
Может зеваки даже думали что-нибудь скабрезное. Нелицеприятное. Но Арди было все равно. Он слишком часто ловил на себе такие взгляды; слышал шепотки за спиной; терпел, когда тыкали пальцем, чтобы позволить себе хоть на секунду отвлечься от маленького лучика счастья, неведомо почему оказавшегося у него на руках.
Дождь замедлил свой неугомонный ритм, а тучи чуть раздвинулись, позволяя городу поделиться между все еще не уснувшим солнцем и луной, пока еще не надевшей царственную корону.
Те отражались в лужах и сверкали на мокрых окнах.
И из груди Арди рвались слова. Три слова, если быть точным. Они пытались пробиться сквозь онемевшую глотку, стремились вырваться из кончиков дрожащих пальцев, сжимавших прохладную ладошку Тесс. Но, так и не найдя путь на свободу, остались внутри. Разочарованные, но не сдавшиеся. Спрятались где-то рядом с сердцем. Простые три слова. Которые оказалось так сложно сказать.
А через полчаса трамвай привез их на Двенадцатую улицу Армии Короны, шедшую параллельно Кривоводному Каналу. Здесь, на нечетной стороне, в седьмом доме, и жил капитан Пнев. Причем, по эту сторону от проспекта Инсмаиловского Полка (отдельный, гвардейский полк, прославившийся на войне с Тайей пару веков тому назад), венчавшегося Мостом Мучениц, если начинать отсчет от Кривоводного канала, то улицы Армии Короны нумеровались весьма странным образом. Сперва шла двенадцатая, затем одиннадцатая и так до девятой. И логично бы предположить, что следующей окажется восьмая, но… нет. Восьмая улица Армии Короны протянулась с другой стороны проспекта Инсмаиловского Полка. А с этой стороны череду улиц замыкала, почему-то, тринадцатая, следовавшая сразу за девятой.
Почему так?
Ардан не знал.
Вместе с Тесс они вышли на остановке, оказавшись на тесной улице среди четырехэтажных доходных домов. В самой южной точке Центрального района. От Фабричного района их отделяла набережная канала и, непосредственно, сам канал.
Дома, как и на прочих улицах Центрального района, пестрили разноцветными красками,
Вместо парадной во внутренний двор дома, как это часто бывало, вела высокая арка. Пройдя под ней, молодые отыскали нужный номер лестницы. Деревянная дверь жалобно пискнула старенькими петлями.
На первом этаже обнаружились три квартиры и, точно такое же количество, на каждом из пролетов.
Пара поднялась на третий этаж.
— Ты чего так нервничаешь? — с игривыми нотками спросила Тесс.
Ардан промямлил нечто нечленораздельное. Проще было бы перечислить по каким поводам он не нервничал, потому как в противном случае…
Тесс едва слышно засмеялась и, протянув руку, вдавила кнопку звонка. По ту сторону недавно покрытой лаком, вишневой двери послышались цокающие щелчки и, через пару мгновений, на пороге появилась женщина.
Некогда у неё имелась высокая талия и, наверное, в какой-то степени миловидное лицо в форме вытянутого овала. Но роды дали о себе знать. Они обменяли талию на материнство, заменив ту прямыми линиями не болезненного, а вполне объяснимого если не жира, то возрастной стати. И даже черный корсет не мог справиться с задачей вернуть женщине лоск молодости.
Но ей и не требовалось. Пусть лицо осунулось, скулы одрябли; под глазами, за макияжем, прятались небольшие, темные круги, а волосы пахли недорогой, темной краской и подмигивали аккуратно спрятанными под прической неокрашенными корнями, но женщина выглядела… приятно. Так приятно, как могут выглядеть женщины никогда не знавшие, что значит быть красивой, но при этом имеющие в себе достаточно мудрости, чтобы не пытаться отыскать подобное знание.
От неё веяло ощущением дома, мягкой сдобы, сытного ужина, всегда чистых и спокойных детей, знающих, что их дома любят и ждут.
Она казалась бабушкой, пришедшей из одной из сказок дедушки Арди, хоть ей не исполнилось еще и сорока. И только смешливые искорки в ясных, серых глазах, намекали на воспоминания о юности.
— А вы… — начала было Тесс, но Арди и без слов все понял.
Женщина в зеленом, строгом платье с вшитым в талию корсетом, на звонких каблучках коротких, кожаных сапожек, с ожерельем из речного жемчуга и браслетом из переплетенных, шелковых лент, не могла оказаться никем иным, кроме как…
— Добрый вечер, госпожа Пнева, — поздоровался Ардан и протянул букет, с которого Тесс заранее сняла картон.
Она улыбнулась. Так, как обычно улыбаются лишь самым близким и дорогим сердцу, но госпожа Пнева улыбалась так, скорее всего, всем.
Сухие руки, резко контрастирующие с плотной конституцией, натруженные, с натягивающими кожу жилами и застарелыми мозолями, бережно приняли букет.
— Ард и Тесс, правильно? — даже голос звучал у неё под стать внешности. Мягко, но в то же время, слегка хрустяще и жестко.
— Очень приятно, госпожа Пнева, — протянула ладонь Тесс.
Они обменялись рукопожатиями. В том числе и с Арданом.