Материя
Шрифт:
Он кивнул, имея в виду камеру, в которой они стояли.
— Безусловно, здесь, ваше высочество, — ответил Дубриль и посмотрел на множество октов. — Хотя...
— Тогда я поставлю свою палатку рядом с нашими союзниками-октами, — сказал Орамен, обращаясь ко всем сразу. — Я остаюсь здесь. — Он улыбнулся Негюсту. — Господин Пуибив, проследите, чтобы сюда доставили все необходимое.
Негюст посмотрел на него довольным взглядом — может, оттого, что его назвали «господином».
— Конечно, ваше высочество!
Под конец следующей долгой смены в камере воцарилась тишина.
— Вы считаете, что он проявит себя и будет похож на вас, что он и в самом деле живой портрет ваших прародителей? — спросил Орамен у Савидиуса Савида.
Они остались в одиночестве на мостках. Другие занимались делами или спали. Орамен проснулся в своей наскоро разбитой палатке — сделанной из того же материала, что и занавеси, закрывавшие леса, — и пришел сюда поговорить с существом, которое называло себя Безымянный. Здесь он нашел Савида, который парил в воздухе перед светло-серым «окном» Саркофага.
— Он есть мы. Внешняя форма не имеет значения.
— Вы спрашивали у него — на самом ли деле вы его потомки?
— Этого не требуется.
Орамен встал.
— Тогда я спрошу.
— Это не может быть уместно, — сказал Савид Орамену, который встал перед Саркофагом.
— Безымянный, — сказал Орамен, снова располагаясь ближе фокусной точки.
— Орамен, — раздался в ответ шепот.
— Окты — твои потомки?
— Все — наши потомки.
«Это что-то новенькое», — подумал Орамен.
— Но окты в большей степени, чем остальные? — спросил он.
— Все. Не спрашивай, кто больше, кто меньше. Но теперь — без моей памяти, без моих способностей — я даже не могу сказать. Те, кто называет себя наследниками, верят в то, во что верят. Я чту их и чту их веру, которая ничуть их не умаляет. Что касается правомерности их веры, это другой вопрос. Я есть Мантия. Если они — те, кем зовут себя, то это моя родня, пусть и очень отдаленная. Я не могу выносить суждения, пребывая в незнании. Восстановите меня в моей истинной сущности, и, возможно, я буду знать. Но и тогда — кто может сказать? Я провел здесь столько времени, что, пока я спал, успели прийти и уйти целые империи, виды и типы, панпланетарные экосистемы, солнца короткого цикла. Откуда мне знать, кто вырос в нашей тени? Ты спрашиваешь того, кто находится в неведении. Спроси меня снова, когда я обрету знание.
— Что ты будешь делать, когда тебя восстановят?
— Тогда я стану тем, что я есть, буду видеть то, что видимо, и делать то, что надлежит делать. Я есть Мантия, и, насколько мне понятна суть вещей, я — последний. Все, что мы собирались делать, либо уже сделано, либо уже не стоит того. Мне придется определиться со своими будущими действиями. Я могу быть только тем, чем был всегда. Я надеюсь увидеть то, что осталось от нашей великой работы, от пустотелое, и увидеть то, что можно увидеть в галактике и за ее пределами, признавая, что необходимость в пустотелах уже отмерла. Все изменилось, и я могу быть только диковинкой, реликтом, выставочным экспонатом. Возможно — примером или предупреждением.
—
— Где теперь мой остальной народ?
— Исчез. Если только мы не впадаем в неправедное заблуждение. Совсем исчез.
— Значит — предупреждением.
— Но все народы исчезают, — тихо сказал Орамен, словно объясняя что-то ребенку. — Никто не остается на сцене долго. Продолжительность жизни одного народа — меньше жизни звезды. Жизнь продолжается, постоянно меняя свои формы. Стараться сохранить конкретный вид или народ — неестественно и пагубно. Существует нормальный, закономерный путь развития для людей и цивилизаций, и он заканчивается там же, где начинается, — в земле. Даже сарлы знают это, а ведь по меркам большинства цивилизаций мы — варвары.
— Тогда мне нужно больше узнать о том, как мы исчезли, как исчез я. Был ли наш конец естественным, нормальным, был ли он если не естественным, то заслуженным? Я пока еще не знаю, почему я здесь. Почему я сохранился? Может, я был особенным, прославленным? Или излишне ординарным, способным представлять всех сразу? Я не помню за собой никаких пороков или добродетелей, а потому не могу считать, что меня избрали за великие достижения или за дурной поступок. И тем не менее я здесь. Я хочу знать почему. Я надеюсь вскоре выяснить это.
— А если выяснится, что ты — совсем не то, что думаешь о себе?
— Почему я должен быть чем-то другим?
— Не знаю. Столько всего подвергается сомнению...
— Дай я покажу тебе, что я знаю, — пробормотал голос. — Ты не против?
— Покажешь?
— Если не возражаешь, встань снова туда, где мы можем общаться наилучшим образом.
Орамен помедлил.
— Ну хорошо, — сказал он, отодвинулся назад, нашел квадрат, начертанный на досках, потом оглянулся, увидел плавающего поблизости Савидиуса Савида и снова повернулся лицом к светлому пятну на поверхности Саркофага.
Эффект, казалось, проявился быстрее, чем в прошлый раз. Очень скоро Орамен снова почувствовал странное головокружение. За мгновением кажущейся утраты равновесия наступило ощущение невесомости и беззаботности, а потом дезориентации — он не понимал, где он и кто.
А потом он уже знал, кто он, где и когда.
Он снова находился в той странной залитой солнцем комнате, как тогда, когда все прошлые воспоминания пронеслись перед ним. Кажется, он сидел на причудливом деревянном стульчике, а снаружи ярко сияло солнце, слишком ярко, чтобы разобрать в подробностях пейзаж за дверью.
Странная апатия охватила его. Он чувствовал, что надо бы набраться сил и встать со стульчика, но ему совсем не хотелось. Было гораздо приятнее просто сидеть и ничего не делать.
В комнате позади него был кто-то еще. Но Орамена это не беспокоило — напротив, присутствие второго воспринималось как нечто благоприятное. Этот второй просматривал книги на полках у него за спиной. Теперь Орамен внимательно оглядел комнату или просто вспомнил ее лучше: вдоль стен — сплошные полки с книгами. Что-то вроде маленькой библиотеки, и посередине — Орамен. Он хотел повернуться и увидеть своего гостя, но почему-то никак не мог заставить себя сделать это. Кто бы это ни был, он, закончив с очередной книгой, бросал ее на пол. А вот это уже беспокоило Орамена. Так некрасиво, неуважительно. Как найти нужную книгу, если все они свалены в кучу на полу?