Матрос Железняков

Амурский Илья Егорович

– Знаю. Сегодня, когда добирался сюда, на пароходе видел делегацию солдат от двенадцатой армии. Я им твердо заявил, что кронштадтцы никогда не были и не будут предателями революции!

Пожаров одобрительно сказал:

– Вижу, что ты из тех, кто не подведет нас, кто будет драться за нашу революционную балтийскую честь!

Железняков заверил с пафосом:

– Товарищ Пожаров, прошу передать всем членам Центробалта, что матрос Железняков снова в боевом строю и не пожалеет своей жизни для борьбы с контрой!

–

Скажи мне, что ты сейчас хотел бы делать, где служить? На корабле или в какой-нибудь береговой части?

С небольшой заминкой Анатолий ответил:

– Думаю пойти в машинную школу сдавать экзамены. Ведь я и в бегах все время не расставался с учебниками. Хочу быть механиком на революционном корабле!

– Молодчага! Будем надеяться, что экзамен ты выдержишь. По нашему настоянию начальник всех морских сил Кронштадта издал приказ: каждый желающий держать экзамен по специальности, даже если он не обучался в школе, но имеет практический опыт, должен быть допущен к экзаменам.

– Вот здорово!
– просиял Железняков.
– А насчет опыта...
– Он показал Пожарову свои руки, покрытые мозолями.

– Все понятно. А к какой партии принадлежишь?
– спросил Пожаров.

– В партию я еще не вступил...
– тихо ответил Железняков.

Видя смущение Анатолия, Пожаров дружелюбно добавил:

– Ну ладно, об этом мы с тобой поговорим в следующий раз. А вот как быть с новой флотской книжкой?
– И после минутного раздумья сказал: Ладно, приходи завтра сюда. Я поговорю о тебе с начальником штаба. Пока же напишу-ка я тебе записку. Иди к начальнику порта, там получишь новое обмундирование, а то ты... в такой робе совсем не похож на военного моряка.

Проходя по улицам и набережным, Железняков видел, как изменился Кронштадт.

Крепость переживала волнующие дни новой жизни. Казалось, даже волны Финского залива стали веселее плескаться у гранитных стенок старинного порта Кроншлот, звонче рассыпались по гаваням корабельные склянки. Всюду красные знамена и плакаты с революционными лозунгами. Сорваны у входов в Петровский парк старые дощечки с надписью: "Вход собакам и матросам запрещен".

Проходя через Якорную площадь, Железняков обратил внимание на памятник адмиралу Макарову. В бронзовой руке прославленного русского флотоводца краснел флажок...

Из порта Анатолий вышел в полной матросской форме и решительно направился к зданию Морского инженерного училища. Объявления, расклеенные по городу, звали матросов и солдат гарнизона на общебазовое собрание.

Исполнительный комитет Кронштадтского Совета собрал представителей всех воинских частей крепости, чтобы обсудить ответы на пять вопросов, заданных от лица Временного правительства приехавшими в Кронштадт министрами Скобелевым и Церетели:

об отношении Кронштадта к центральной власти; о правительственном комиссаре; о военных и морских начальниках; об органах местного самоуправления; об арестованных

комиссарах.

Часовые не пропускали Железнякова в зал, требуя предъявить документы.

Собрание уже началось. Слышно было, как в зале выступали ораторы. А представители частей все еще прибывали и прибывали.

Железняков не отходил от двери и настойчиво доказывал, что ему обязательно надо быть на этом собрании.

– Не имеем права пустить тебя, если у тебя нет никакого...

Этот диалог между часовым и Железняковым прервал подошедший Пожаров.

– Что случилось, товарищ Железняков?

– Не пропускают меня, - с досадой сказал Железняков. И прибавил: - Вот так свобода...

– Правильно поступают, - улыбнулся Пожаров.
– У нас порядок строгий. И, обратившись к матросу с красной повязкой на рукаве, сказал: - Пропустите товарища.

Матрос приложил руку к бескозырке:

– Есть пропустить, товарищ Пожаров!

Анатолий с трудом протиснулся сквозь плотно спрессованную людскую массу и стал в углу зала. Прения разгорались. Один за другим поднимались на сцену ораторы. Говорили представители большевистской партии и эсеры, меньшевики и анархо-синдикалисты.

Железняков пристально всматривался в ряды, надеясь увидеть кого-либо из своих старых товарищей.

– Как фамилия вон того, в студенческой тужурке?
– тихо спросил он стоявшего рядом с ним коренастого матроса.

– О ком спрашиваешь?
– спросил тот, продолжая смотреть вперед.

– Да о председателе, - сказал Железняков. Матрос повернул голову и уставился на Железнякова:

– Ты что, товарищ, с луны свалился? Не узнал Рошаля?

Анатолий смутился. Так вот он какой, председатель Кронштадтского комитета партии, любимец матросов!

Еще в Новороссийске он читал, как в буржуазных газетах враги революции клеветали на Семена Рошаля. Но даже самые бессовестные писаки не могли скрывать того, что это большевик железной стойкости, непримиримый к своим политическим противникам, преданный всем сердцем Ленину...

Под выкрики "Позор!", "Предатели!" и пронзительный свист матросов и солдат произносил речь лидер кронштадтских эсеров Брушвит. Анатолий старался пробиться ближе к сцене.

– Не слушайте большевиков, - уговаривал эсер.
– Они предатели революции. Их руководители приехали в запломбированном вагоне из Германии.

Дальше уже ничего нельзя было разобрать. Зал взорвался протестующими голосами: "Довольно!", "Долой!", "Демагогия!".

Вместе со всеми кричал и Анатолий. А когда шум начал стихать, он потребовал:

– Дайте слово!
– И стал пробиваться ближе к президиуму.
– Прошу слова!
– повторил он еще решительнее.

Зал притих. Рошаль поднялся с места.

– Вы хотите выступить, товарищ?
– обратился он к Железнякову.

– Да. Я хочу ответить этим господам, - кивнул он в сторону Брушвита.