Матросы Наркомпроса
Шрифт:
Дальше все опять пошло кувырком. Доцент так и не исправил оценку.
Вопиющая несправедливость поразила весь взвод. Димка Майдан предложил Жорке вместе позаниматься по анатомии. Больше он ничем не мог помочь. Но Куржак помощь отверг и правильно сделал. Если Димка пошел бы к нему домой, старший брат Жорки мог догадаться, в чем дело. Куржак дома объяснил ситуацию так: в баталерке не оказалось подходящих размеров, и форму ему шьют по заказу. Идти к Майдану Жорка тоже не мог. Снова пришлось бы врать из самолюбия. А между тем Куржак был парнем честным. Ложное положение, в которое он так неожиданно попал, угнетало его до чрезвычайности.
И
Только один Тырва одобрял решение преподавателя Артяева.
— Он же знал урок! — защищал приятеля Майдан.
— Знал, — согласился Раймонд. — Но у доски растерялся.
— Подумаешь, — спорил Димка. — Все равно несправедливо.
— Представь себя на мостике корабля в бою, — посоветовал Тырва. — Бой тоже экзамен. После драки кулаками не машут.
Тырву неожиданно поддержал Лека Бархатов.
— «Остановиться — значит отстать!» — повторил он известную цитату. — А отсталых бьют!
Димка подумал о том, что Бархатов перехватил. Жорка Куржак совсем не остановился. Он зубрил мослы до остервенения, но исправить отметку оказалось гораздо труднее, чем вовремя подготовиться к контрольной работе. Простая двойка, которая в обычной школе приносила лишь легкую досаду, здесь обернулась трагедией. Лозунг единства формы и содержания, так кстати пришедший в голову Димке месяц тому назад, когда он заявлял претензии «бывшему Жене», неожиданно оказался совсем не громкой фразой. Взять, например, старое здание на Тринадцатой линии Васильевского острова, сейчас оно будто тоже надело новую форму. По сторонам подъезда на низких гранитных параллелепипедах раскинула лапы пара адмиралтейских якорей. В вестибюле, как часовые, вытянулись два рослых двенадцатидюймовых снаряда, подпоясанных медью. Комплекцией снаряды напоминали фигуру Антона Донченко. Еще дальше на зацементированных в полу болтах стояло старое четырехдюймовое орудие системы Канэ — подарок шефов. На пушке действовали штурвалы наводчиков. Хобот ствола, окрашенный в серую краску, послушно разворачивался вверх и в стороны. За штурвалами хотелось просидеть весь день, но это было невозможно. Не позволяла очередь желающих поиграть в наводчиков.
Такую школу уже нельзя было назвать обыкновенной, средней. Каждая деталь подчеркивала, что она особая, специальная школа. Даже привычные предметы из расписания уроков здесь выглядели совсем по-другому. Геометрия из бесконечного ряда абстрактных теорем стала вдруг основой штурманского искусства. За курсом физики явственно угадывались принципы устройства кораблей и их оружия. Глобус поворачивался только голубыми боками, оплетенными сеткой долгот и широт. История отзывалась эхом отгремевших сражений. Здесь не было уроков, которые сегодня можно было выучить, а завтра забыть. Димка Майдан чувствовал, что все предметы стали для него гораздо нужнее. Цель определяла и окрашивала их смысл.
Раймонд Тырва был прав. Растерянность ученика у доски уже невозможно оценивать прежними мерками. Перед боем важны предпосылки, а в бою — результат. В этом смысле военврач Артяев не выглядел уж таким бездушным сухарем.
— Какой же он военврач? — рассмеялся Лека Бархатов и объявил, что петлицы на гимнастерках у медиков бывают только зеленого цвета.
Для окончательного выяснения возникшей проблемы пришлось после уроков завернуть в магазин военной книги, ибо у преподавателя Артяева командирские
— Черные петлицы артиллерийские, — объяснял Бархатов. — Отец сказал, что никаких исключений не бывает.
Ленина загадка Майдану показалась занятной. Он одолжил у Бархатова денег и на всякий случай купил в магазине плакат с цветными рисунками формы командиров Красной Армии.
— Зачем тебе эта наглядная агитация? — спросил Тырва, когда они вчетвером садились в трамвай.
Димка и сам еще не знал зачем. Морских командиров на плакате не было. У моряков свой наркомат и плакаты тоже свои, отдельные. Но форма одежды Артяева пока еще оставалась загадочной. Плакат мог пригодиться.
Они попали в один трамвай потому, что вместе ехали в гости к Антону Донченко. Антон едва дождался приказа о введении формы. В первый же день он предложил Леке Бархатову прибыть к нему после уроков с официальным визитом. Но одного Леки ему показалось мало. Действуя уже по собственной инициативе, Донченко решил пригласить и Раймонда Тырву. Пусть сам убедится, какова у него дома «обстановочка», Тырва охотно согласился. Третьим гостем оказался Майдан. Он попал в компанию случайно, поскольку как раз стоял рядом с Раймондом и спорил насчет судьбы своего приятеля Куржака. Впрочем, Майдан не мог оказаться лишним. Димка выступал в роли катализатора. Он один мог разговорить буку Раймонда. Донченко опасался, что без Димкиных талантов нашествие гостей не произведет на сестру необходимого впечатления.
Ехидный план Донченко удался на все сто процентов. Жанна открыла им дверь и отступила в растерянности. Димка Майдан не дал ей опомниться.
— Здороваться коротко, четко и лаконично, — объявил он на всю прихожую. — Как подобает военным морякам! Представляю, слева направо: командир первого отделения второго взвода третьей роты второй Ленинградской военно-морской специальной школы Наркомпроса РСФСР товарищ Тырва Раймонд Гансович…
— Чего стоишь, как чухонская молочница? — подтолкнул Димка приятеля. — Надо поцеловать даме ручку!
Жанна сверкнула глазами в сторону брата и на всякий случай спрятала руку за спину.
— Помощник командира упомянутого взвода, — вещал Димка, как радиодиктор, — товарищ Бархатов Алексей Михайлович, кличка вне строя — Лека, и рядовой краснофлотец, виноват, ученик Майдан.
— Какие вы смешные, мальчики, — сказала Жанна. — Такие все одинаковые и стриженные «под ноль».
Лека сразу пожалел, что явился в гости. Хозяйка с порога ударила по самому больному месту. А Димка ничуть не смутился.
— Первое впечатление обманчиво, — балагурил Майдан. — Могу засвидетельствовать, что оболванены головы, и только снаружи. Это не отразилось на их содержании. На примере Леки ты можешь убедиться, что стрижка все-таки фасонная. С затылка — «два ноля», а спереди — машинкой первый номер.
Бархатов вспыхнул. Когда он пришел в парикмахерскую выполнять приказ по спецшколе и посмотрел в зеркало на свою прическу, оказалось невозможным выговорить роковые слова. Мастер снял ему шевелюру по периметру. Лишь сверху оставался кургузый, но все же прямой пробор. В школе компромисса не оценили. Не помогло и привилегированное положение младшего командира. Наоборот, Михаил Тихонович Святогоров очень вежливо и интеллигентно стал намекать, что помощник командира взвода обязан показывать пример.