Матросы
Шрифт:
Латышев ожидал аплодисментов; захлопали двое или трое, остальные не поддержали. Стараясь скрыть смущение, покачивая плечами и опустив голову, он пробрался от середины стола к трибуне, оборудованной врезной лампой и гнездами для стакана и графина. Откашлявшись, раскрыл увесистую папку бумаг, трижды перепечатанных на пишущей машинке «Москва».
Была допущена ошибка. Не так взялся за доклад об итогах и перспективах, а тем более о человеке. Жатва прошла без него — уезжал с делегацией алтайцев в край, — на загонах его не видели, а распинается с азартом, будто без него все провалилось бы. Частенько —
В заключение Латышев и совсем запутался. Принялся потрясать сводкой недовыполненных поставок мяса, молока и яиц, разбередив больное место. В самой середине доклада, говоря об активном творце счастья, об уважении и доверии к нему, погряз в упреках. Его дерзкое высокомерие вызвало негодование.
В президиум поплыли записки, поднялись руки. Отлаявшийся Латышев продрался между коленок на свое центральное место, рядом с Кисловым, и расправил локти, показывая полное пренебрежение к загудевшей толпе.
— Двадцать записалось и еще просятся. — Камышев проследил за пальцами Латышева, брезгливо перебиравшими записки.
— Кроме Матрены Кабаковой, все остальные — неорганизованные, — предупредил секретаря райкома Латышев, — на пятьдесят процентов бузотеры.
— Пусть выскажутся.
— Потонем в стихии.
— Колхозная масса никак не может быть стихией. Открывайте прения, товарищ Камышев. Не раздражайте людей. Кто там первый? Кабакова?
Матрену Ильиничну вызвали за сцену еще на половине доклада, и ей пришлось битый час стоять возле рояля, в углу, где пахло клейстером. Целый час в ушах ее колокольне шумело, а губы вышептывали заданные слова. Когда настало время выступать, она совсем растерялась, ноги плохо повиновались ей, а язык тем более.
— Не надо было матери идти. Себя мучает, — сказал Петр жене.
— Освобожденный надоумил. Из чужого горя хочет себе шубу сшить.
Матрена Ильинична несвязно и очень тихо благодарила членов артели за помощь и участие.
— Расскажи-ка лучше, как тебя гоняли, — выкрикнул кто-то из задних рядов, — а то, гляди, вышла выносить благодарности!
И этот незрелый выкрик вернул женщине самообладание, голос ее окреп, глаза наконец-то увидели лица сидящих.
— Зачем? — спросила она твердо. — Я на своем сердце все пережила. Зачем всех расстраивать?
— Его надо перековать на все четыре, а ты его заслоняешь!
Все догадались, кого имеет в виду неказистый расхлюстанный парень, недавно объявившийся в артели. Про него говорили: «Вот-вот с буфера сорвался», «Не успел онучи завернуть».
— Если крыша течет, разве дом жгут? — Матрена Ильинична сурово всматривалась в многоликую толпу. — Починят крышу и дальше живут.
— Правильно отметила, ей-ей… — Кислов обернулся к Талалаю. — Если крыша течет, дом не жгут… — И когда Матрена Ильинична растерянно поклонилась президиуму и собралась уходить, не зная куда, он задержал ее, усадил рядом с собой. Пустота, возникшая в сердце вдовы, заполнилась хорошим чувством, лицо ее посветлело.
— Сейчас она налепит благодарностей, Михаил Тимофеевич, — шепнул Латышев, — отстранил
— Пусть лепит, заслужили…
Пообок от трибуны стоял Кульжин, тихий, примерный механизатор. Редко кто слышал от него жалобы, хотя изувеченная правая рука давала знать у штурвала, особенно при регулировке тяжелого приспособления для уборки подсолнуха. Он стеснительно говорил о плохих заработках при ремонте:
— Зерно есть, а одеться, обуться? Наряды выписывают после, когда сделаешь. Не знаешь, за что работаешь.
— Отсталые настроения! — громогласно объявил Овчина. — Тебе, может, еще путевку хочется вокруг Европы?
— Обернулись же к человеку. Повестка такая. Я — человек… — Кульжин хотел еще что-то добавить, но только отмахнулся и неловко, под общий хохот сполз задом со сцены.
— Первый бузотер отчитался. — Латышев зло вымарал его из списка. — Собрание правильно реагирует на отсталые настроения.
Слово предоставили Копко.
Прения как будто входили в проверенное русло. Латышев заметно приободрился. Копко — застрельщик субботников по строительству общежития на ферме. Парень из солидной колхозной семьи, без подвоха, недавно принят кандидатом в члены партии — учись, прислушивайся к старшим товарищам, достойно готовь себя стать в их ряды.
— Гриша, только покороче, — мягко предупредил его Латышев.
— Покороче можно о себе, а я о других…
Ответ на реплику насторожил Латышева, а в притихшем зале уже звонко рвался взбудораженный голос молодого тракториста:
— Как-то больно шибко свергли со сцены Кульжина. А он ценное начал. У нас, если начистоту, что-то все чаще слышно: «Давай, давай». Извиняюсь, товарищ Латышев, стреляю под ваше яблочко, а вот хочу спросить: как тебе это «давай, давай» достается и сколько оно тянет? Об этом сугубый молчок… Мне с моим напарником тоже хочется в коммунизм не на своих двоих войти, а на тракторе. Механизаторы мы… естественно. А у нас под седлом эмтээсовский ископаемый фыркун, «Универсал». Но ископаемый, к примеру, клык мамонта лежит себе и лежит спокойно, а фыркун ремонта требует. Зимой другой месяц по тридцатке выпишут. Я холостой… — Григорий отыскал глазами влекущее личико Анечки Тумак, — пока еще холостой. А как женатым? — Копко вдруг стал строже, ноздри его подрагивали от сдерживаемого возбуждения. — Мой напарник за два года для себя, кроме сапог, купил две рубахи и по мелочи — носки, платочки. Потому что детей четверо. За хибару — тридцать пять, костра — тридцатка тонна. Жена болеет, работать в поле не может. Нужно мыла, спичек, детишкам обувь. Можно бы с грехом пополам — там взял, там не отдал — сколотить деньжат на корову, но вопрос: чем кормить? Земли под окна распахали, выгона нет. Соломы и той не дают…
— Гришка, повторяешься! — крикнул Овчина.
— Корма дали, — сказал Латышев веско, обращаясь к залу, но его не поддержали.
— Дали? — резко переспросил Копко. — Когда я писал заявление в партию, то указал: буду правдивый, честный. Вот и говорю всем честно и правдиво: стоило Архипенко поднять вопрос… чтобы колхозникам перебиться, как вы, товарищ Латышев, взяли кнутик и отстегали Архипенко.
— Время истекло, — Латышев позвонил, и Копко ушел под аплодисменты.