Маяковский едет по Союзу
Шрифт:
— Нет, обязательно возвратите белье, — настаивал Маяковский. — Вы ведь знали, что поезд опаздывает? А раз так, то вы должны были и опоздать снять белье.
В Москве, усаживаясь на извозчика в четыре часа ночи, Владимир Владимирович расплылся в улыбке:
— Интересно ездить, но люблю возвращаться в Москву. Каждый раз какое-то особенное, приятное чувство…
НА УРАЛ
Самый северный город, куда я ездил, — это Ярославль, — сказал мне Маяковский (Ленинград не шел в счет. —
Владимир Владимирович мечтал и о многих других поездках, которые не успел осуществить. Однажды в вагоне мы рассматривали карту. Он ткнул карандашом наугад в середину пустого пространства — оказалась Элиста.
— Вот где надо побывать! Ни рекой не подъедешь, ни железной дорогой. Туда уж наверняка никто из нашей братии не заглядывал.
Он собирался поехать на долгое время в промышленные районы, в колхозы, в совхозы…
— Надо подолгу посидеть в каждом месте, по-настоящему ко всему присмотреться, иначе — зачем ездить? А ведь некоторые писатели хвастаются тем, что за один день чуть ли не три завода изучили.
Судьба уральской поездки висела на волоске: Маяковский находился в Ленинграде и там заболел. И — о радость — телеграмма: «Покупайте билет привет Маяковский».
Мы условились встретиться на Казанском вокзале. Стрелки больших перронных часов двигались неумолимыми рывками, и каждый из них заставлял меня вздрагивать. Я уже занял место и стоял у вагона. До отправления — не больше минуты, а Маяковского все нет.
Буквально в последние секунды я увидел, как, размахивая двумя чемоданами, он мчится со всех ног и вскакивает в вагон в тот самый момент, когда раздается прощальный паровозный гудок.
Отдышавшись, Владимир Владимирович прошел в купе, взвалил вещи на полку и спокойно сказал:
— Вот видите, я никогда не опаздываю. «Забудем прошлое, уставим общий лад», не волнуйте себя и меня. Шофер действительно опоздал, а я — нет. Часы у меня всегда нарочно поставлены на три минуты вперед. Это меня и спасло. Стоит ли волноваться, когда мы едем в замечательную Казань! Если у меня не будет ни копейки, я обязательно поеду в Казань.
— А как же вы без копейки купите билет?
— И на билет мне вышлет моя Казань!
Маяковский долго слонялся по коридору. Движение было для него необходимостью. Просунув голову в купе, он позаботился и обо мне:
— Торопитесь, пока коридор свободен, иначе пропадет ваш моцион. А завтра утром мы гордо проедем «знаменитый» Арзамас. До чего же приятно посмотреть на него, не задерживаясь! Надо не проспать.
Но мы проспали. Проснувшись, Маяковский спросил:
— Как спали, что снилось? Я предлагаю, если снилось что-нибудь, будем друг другу рассказывать. А если нет, будем выдумывать сон. Кто неинтересно выдумает, с того штраф.
На следующей большой остановке Маяковский внимательно вглядывается в окно:
— В прошлом году мы проезжали здесь в воскресенье или в праздник, утром. Девушки в национальных костюмах танцевали. Вот в этом месте!
— Неужели вы помните точно, именно на этой станции и в этом месте?
— Именно на этой! (Это была станция Шумерля. — П. Л.)
В Казани, как и в прошлом году, театр переполнен.
— Казань
33
Маяковский читал отрывки из поэмы «Хорошо!».
В номер старинного «Казанского подворья», где остановился Маяковский, началось паломничество… Журналистов и студентов сменили местные и приезжие поэты. Вошел совсем молодой паренек и после робкого предисловия прочел по-марийски «Левый марш». [34] У Маяковского в руках тетрадь стихов. Появляются все новые и новые люди. [35]
Этот большой литературный день лег в основу стихотворения «Казань», которое впервые было напечатано в «Комсомольской правде» 7 июля 1928 года.
34
Впоследствии выяснилось - это был поэт А. Тон.
35
Среди приходивших в этот день к Маяковскому были: молодой поэт П. Хузангай и поэт Н. Шелеби. В тот же день они по записке Маяковского прошли на его выступление.
Входит татарин:
«Я / на татарском / вам / прочитаю / „Левый марш“ / Входит второй. / Косой в скуле. / И говорит, / а карманах порыскав: / „Я — мариец. / Твой / „Левый“ / дай / тебе / прочту по-марийски“. / Эти вышли. / Шедших этих / в низкой / двери / встретил третий. / Марш / ваш — / наш марш. / Я — / чуваш, / послушай, / уважь. / Марш / вашинский / так по-чувашски…»
В начале пятидесятых годов по пути из Казани в Саратов у меня произошла смешная встреча.
В одном со мной купе оказался мужчина внушительного вида, с необычным багажом: несколько сот книг. Разложив свои пачки, он глубоко вздохнул:
— Эх, теперь хорошо бы заиметь интересного собеседника! (Нас было двое.)
— Это покажет будущее, — заметил я.
Слово за слово. Оказалось, что мой сосед едет из Чебоксар в Ульяновск, куда и везет чувашские книги.
— Это не сочинения Белинского и Гоголя, — улыбнулся он, — и я не знаю, понесут ли их с базара. Но чувашей вокруг Ульяновска не меньше, чем в нашей столице.
Он спросил:
— А вы не имеете отношения к литературе? — Косвенное, — ответил я, — такое же, как все люди, которые ее читают.
— Жаль! Я сам поэт и переводчик. В прошлом году был в Москве. У нас там проходила неделя чувашской литературы и искусства. Вы не были на наших вечерах?
— К сожалению, я уезжал.
— В Москве я много успел. Побывал в музее Маяковского на Таганке, читал некоторые материалы, встречался с близкими ему людьми. Познакомился с сестрой поэта — Людмилой Владимировной, — продолжал мой попутчик. — Хотел еще встретиться с одним товарищем, который знал Маяковского. Вы не слыхали такого — Лавут Павел Ильич?