Майор из Варшавы
Шрифт:
Оранжевые языки пламени рвались вверх и играли веселыми отблесками по вычурной каминной решетке. Совсем как в детстве, глядя на огонь, полковник Лечицкий с печальной ясностью осознавал, что единственное место, где он еще может ощущать тепло, — тут…
Внезапно в гудение пламени начали вплетаться другие, посторонние звуки. Некоторое время полковник прислушивался, потом тихонько ругнулся и, придерживая рукой волочащийся по полу плед, прошел в коридор к маленькому, выходившему во
Да, слух его не подвел. Знакомый мышасто-серый БМВ герра Хюртгена разворачивался у крыльца, а похожий сверху на бельевую лохань бронетранспортер охраны, рыча мотором, маневрировал в воротах.
Пожалуй, сегодня немцы были совсем некстати, и, хотя к их приезду все было готово, Лечицкий вздохнул. Полковник надеялся, что по позднему времени они уже не приедут. Но гость есть гость, и, отбросив плед, Лечицкий начал снимать халат…
Когда он спустился вниз, Хюртген был уже в доме и, беспокойно вертясь на месте, смущенно потирал руки. Рядом с «герром бароном» майор четко ощущал свою бюргерско-лавочную сущность, а знакомство полковника с самим рейхсминистром заставляло его даже заискивать перед Лечицким.
— Герр майор, для меня вы всегда приятный гость… — Лечицкий великолепно изобразил радушие. — Не будем разводить китайские церемонии, время к вечеру, так что прошу вас прямо к столу.
— Вы так любезны, герр барон! — расплылся в улыбке Хюртген. — Приветствовать вас, мой долг, но… герр барон, я специально зашел сюда, если можно, на два слова…
Хюртген начал слегка путаться, но, судя по всему, ему действительно надо было сказать что-то с глазу на глаз, и Лечицкий кивнул.
— Слушаю вас…
— Видите ли, герр барон, я взял на себя смелость пригласить к вам некоего господина Голимбиевского…
— Ну и что? — пожал плечами Лечицкий. — Я только рад, одним гостем больше.
— Я полагаю, у него к вам дело, но если вы не настроены…
— Почему же? Очень даже настроен… Кстати, кто он?
— Весьма влиятельный националист. Имел вес при Скоропадском и потом, насколько я знаю, был связан с самим Петлюрой.
— Ну что ж… достойная личность… Только вот вам-то он зачем?
Хюртген никак не ожидал такой проницательности и под насмешливым взглядом Лечицкого чуть растерянно пояснил:
— Видите ли, ну, вы знаете, в лесах появились банды, а вы тут на отшибе, и я беспокоюсь, а он может гарантировать безопасность…
— Ах, вы имеете в виду эту польско-украинскую свару?
— Именно так, — Хюртген важно наклонил голову и, наверняка кого-то цитируя, явно не к месту, заявил: — К сожалению, поляки не поняли своей европейской отвественности за борьбу против большевизма, и нам пришлось опереться на другие силы…
— Да помилуйте, пускай эта шелупонь сама выясняет свои отношения, а нас, мой дорогой Хюртген, ждет званый ужин! — и с самым безмятежным видом Лечицкий, подхватив герра майора под руку,
В гостиной Лечицкого уже ждал человек в чем-то очень похожий на него самого. Такая же бородка, усы и к тому же пенсне, только очки пана Лечицкого вызывающе поблескивали золотом, а у гостя с неприметной оправы свешивался вниз старомодный шнурок.
Войдя следом за Лечицким, Хюртген повертел головой, как будто ему внезапно стал тесен ворот мундира, и церемонно представил:
— Господин барон… Пан Голимбиевский…
— Очень приятно… Прошу!
Лечицкий гостеприимно показал на кресла и, как только гости расселись, заметил:
— Мне почему-то кажется, пан Голимбиевский, что вы имели дело с печатным словом…
Голимбиевский бросил на Хюртгена красноречивый взгляд и с готовностью ответил:
— Вы очень проницательны, господин барон. Не только имел, но и сам печатался, а после 17-го года был сотрудником Харьковской газеты «Ридне слово».
— Да, я помню это время… — Лечицкий многозначительно помолчал. — Мне кажется, тогда было сказано решающее слово в развитии вашего движения…
— Именно так, господин барон. — Голимбиевский с достоинством наклонил голову. — Как раз тогда теория слилась с практикой, и это тогда я высказал мысль, что недостаток общественного продукта компенсируется делением не по горизонтально-социальным слоям, а по вертикально-национальным.
— Значит, насколько я понял, вы не за разрушение общественной пирамиды, а лишь за придание ей национальной окраски?
— Не совсем так… Национальности расцветают лишь тогда, когда тесно связанная с народом элита обеспечивает ему поступательное движение. И нет необходимости сводить все только к одному цвету. Народные корни в достаточной степени питают все семь цветов радуги…
— Отрадно, отрадно! — Лечицкий мелко, совсем как китайский болванчик, закивал головой. — В нашей глуши подобные люди редкость.
— А скажите, господин барон, — Голимбиевский едва заметно напрягся, — это правда, что вы знакомы с самим рейхсминистром?
Лечицкий в упор посмотрел на Хюртгена. Поняв, что попал в неловкое положение, майор засуетился и с запинкой сказал:
— Я говорил, что у герра барона переписка со всей Европой…
— А зачем это пану Голимбиевскому? — Лечицкий предпочел уйти от прямого ответа.
— Я слышал… — голос Голимбиевского стал проникновенно-мягким. — Господин рейхсминистр считает, что все национальные силы нуждаются в объединении…
Понимая, что такие вопросы не задают попусту, Лечицкий подобрался и, явно откладывая столь щекотливую тему на потом, предложил:
— Давайте, дорогой пан Голимбиевский, вернемся к этому разговору после ужина… — и, учтиво поддержав гостя за локоток, Лечицкий распахнул перед ним двери столовой, за которыми их глазам открылся уставленный яствами стол…