Мазепа
Шрифт:
– Права и привилегии наши надобно беречь как зеницу ока, – сказал Полуботок с жаром. – За это я охотно положу свою голову!
– Ну, а в песне только этого от нас и требуют! – подхватил Мазепа с радостью. – Слушай, слушай!
Лепше было пробувати, Вкупе лихо отбувати. Я сам бедный не здолаю [6] , Хиба тилько завотаю [7] : Ей Панове енералы, Чому ж есте так оспаты [8] ? И6
Niezdolam – не в состоянии исполнить (польск.)
7
Zawotam – воскликну, кликну (польск.).
8
Ospaty – сонный (польск.),
9
Имеем. Песня сия сочинена Мазепою и напечатана в «Истории Малороссии»,
– Ведь это то самое, только в стихах, что ты сказал мне пред этим, Павел Леонтьевич, и другой, слушая тебя, подумал бы, что ты сам сложил песню, – примолвил Мазепа, захохотав притворным смехом.
Полуботок, хотя чувствовал настоящий смысл гетманских слов, но притворился также, что принимает их в шутку.
– Правда, ясневельможный гетман, что права наши надобно защищать, не жалея жизни, и, не опасаясь преследования и опалы, говорить правду. Но я не понимаю, о каких врагах говорится в песне, с кем советуют сражаться и кого бить?
– А, ты не понимаешь этого в песне? – возразил Мазепа, посмотрев с лукавою усмешкой на Полуботка. – Мне кажется, что врагами называют тех, которые нарушают права наши…
– Теперь понимаю! – сказал Полуботок, погладив усы и опустив голову.
– Дай Бог, что Господь вразумил тебя, Павел Леонтьевич! – примолвил Мазепа, приняв важный вид. – На таких людях, как ты и как я, лежит тяжкая ответственность пред Богом за благо народа, над которым мы поставлены. Скажи мне, Павел Леонтьевич, хочешь ли ты искренно помириться со мной?
– Вы не можете сомневаться в этом, ясневельможный гетман!
– Дай же мне руку! – примолвил Мазепа, взяв за руку Полуботка и пожав ее крепко. – Ты невзлюбил меня, воображая, что я по собственной воле нарушаю права наши. Я докажу тебе противное, только чур не выдавать! Помни слова песни: _Озметеся все за руки_! Только будь послушен, а не далее как чрез месяц ты будешь генералом, графом, если угодно тебе, и сам выберешь для себя маетности, какие захочешь!..
– У его царского величества есть люди, оказавшие ему более услуг, нежели я, и имеющие более прав на столь высокие милости! – отвечал Полуботок, кланяясь.
– Не в том дело, братец! – возразил Мазепа, нахмурив брови. – Все, чего только ты можешь желать, в твоей собственной воле. Только будь послушен мне и служи верно Украине.
– Я никогда не был ослушником ваших приказаний и никогда не изменял пользам моего отечества…
– Это мы увидим! – сказал Мазепа и снова стал гладить свои ноги, будто чувствуя боль, а в самом деле для того только, чтоб пресечь разговор, которого продолжение он почитал излишним.
– Он хочет поговорить с вами, ясневельможный гетман, насчет бывшей драки в красной корчме и о задержании казаков моего полка…
– Вели всех выпустить из тюрьмы. Это дело пустое, и теперь не та пора, чтоб заниматься разбирательством ссор между пьяными казаками…
– Но я думаю, что для прекращения подобных беспорядков не худо было
– А кого же ты подозреваешь, Павел Леонтьевич? – спросил Мазепа.
– Более всех Марью Ломтиковскую, которая то сама отлучается в Польшу, то переписывается чрез нарочных.
– Мы сошлись в мыслях! Я тоже сильно подозреваю ее и уже отдал приказание выслать ее отсюда, – сказал Мазепа. – Прошу тебя, говори мне всегда откровенно, что ты думаешь: я всегда готов следовать твоим советам…
В это время вошел слуга и доложил, что генеральный писарь просит позволения войти. Мазепа взял за руку Полуботка и, пожимая ее, сказал:
– _Озметеся все за руки_! От сего часа я твой верный друг, Павел Леонтьевич, и докажу тебе это на деле, ибо убежден, что никого нет в Украине достойнее тебя занять мое место.
– Много милости! – прошептал Полуботок и, поклонившись низко, вышел за двери, убедившись совершенно, что Мазепа замышляет измену. Полуботок не прельстился пышными обещаниями Мазепы и притворною его дружбою и не увлекся его ласкательствами. Не имея никаких ясных доказательств к уличению Мазепы в его замыслах, Полуботок не смел обнаруживать явно своих подозрений, а тем более доносить. Он решился немедленно отправиться в свой полк и ждать происшествий. Мазепа также не был уверен, чтоб он мог преклонить хитрого Полуботка на свою сторону сладкими речами и обещаниями, но ему хотелось испытать его и на всякий случай бросить в душу его искры честолюбия, раздражая в то же время главную страсть его, привязанность к правам отечества. Только Орлику и Войнаровскому открыл вполне свои замыслы. С другими старшинами войска он поступал так, как с Полуботком, действуя с каждым сходно его образу мыслей, способностей, надежд и желаний и представляя каждому свои замыслы под полупрозрачным покровом.
Орлик, отдав отчет в своих распоряжениях касательно приготовлений к походу, сказал:
– Мне кажется, что теперь надлежало бы приласкать несколько полковников, прежде нежели вы заблагорассудите открыть им дело. Особенно надобно приласкать тех, которые преданы вам. Некоторые из них уже представляли, неоднократно, свои просьбы. Вот, например, преданный вам Чечел, уже около года как просил о пожаловании ему войсковой деревни, прилежащей к ранговой его маетности.
– Умный ты человек, Филипп, и я люблю тебя, как родного сына, а должен сказать тебе, что в некоторых делах, а именно в управлении машиной, составленною из голов и сердец человеческих, ты часто делаешь промахи. Знаешь ли ты, в чем состоит счастье человека? В надежде, любезный друг! Каждый человек скоро привыкает к тому, что имеет, и всегда стремится душою к тому, что представляет ему надежда. Правитель должен искусно пользоваться этою общею слабостью рода человеческого и, представляя каждому из слуг своих целый океан благ _в будущем_, изливать на всех, только по капельке, благодетельную росу, чтоб гортань не засохла вовсе от жажды. От того, кто желает и надеется, можно всего требовать и ожидать, а тот, кто получил желаемое, хочет отдыхать, как путник после трудного пути или работник после тяжкого труда. Благодарность – прекрасное чувство, но оно пламенно на словах, а весьма неповоротливо в деле. Одним словом: необходимое _в настоящем_ и надежда _в будущем_, вот две пружины, которыми правитель может двигать сердца в свою пользу. Помни это, любезный мой Филипп, и удостоверься теперь, какую доверенность имею я к тебе и какую участь тебе готовлю, открывая правила, стоившие мне долгих размышлений и опытов. Итак, льсти старшинам и полковникам и обещай им все, чего они желают и надеются, давая притом чувствовать, что одна помеха к исполнению есть воля царя.
Орлик не отвечал ни слова и, казалось, рассуждал о слышанном.
– Здесь ли Мария? – спросил гетман, по некотором молчании.
– Насчет этой женщины я хотел бы также представить вам некоторые замечания, – возразил Орлик. – Вы хотели отправить ее в Петербург, вероятно, с важным поручением. Можно ли надеяться на женщину?.. – Орлику, находившемуся в любовных связях с Марией Ивановной Ломтиковской, не хотелось с ней расстаться, а потому он вознамерился отклонить предназначенное ей путешествие возбуждением подозрения в гетмане.