Мажор для оборванца
Шрифт:
– Подошли?
– Да, спасибо. В самый раз.
Дэн – с совершенно непроницаемым выражением лица – меня словно дразнил. Щёлкнул резинкой, напряг мышцы груди, чуть оттянул трусы от подтянутого живота. Вид – смотри, запоминай и дрочи. Вали и трахай, увы, это пока не про нас.
– Я думал такие надевают только в рекламе, – сказал Дэн, глядя мне в лицо.
– Какой ещё рекламе? – До меня не сразу дошло, что он о марке.
– Да видел как-то в соцсетях. Парни в таких трусах вечно снимаются полуголые.
Дэн обращал внимание на фото с полуголыми парнями? Настолько
– Они действительно очень удобные. Стоят своих денег. Я покупаю только такие, не глядя ни на какую рекламу. Они просто мне нравятся. – Я вспомнил о скромной сумме налички в кошельке Дэна и понял, что завёл разговор о деньгах очень зря. – Только не подумай, пожалуйста, что мне нужно их возвращать.
– Я и не собирался. Верну деньгами.
– И деньгами тоже не надо. Я их от тебя не приму.
Дэн живо натянул брюки, взялся за рубашку. Мы не были слишком хорошо знакомы, но я мог бы поклясться, что слышу слова в его голове, все эти «мы люди бедные, но гордые» и прочее. Что я мог ему сказать, чтобы это остановить? Такие разговоры мне всегда давались с трудом, и не раз, узнав, чей я сын, от меня отворачивались хорошие люди, а дерьмецо бежало «дружить», «любить» и всё, всё делать, всё, что им скажешь.
– Я серьёзно, – сказал я. – Если ты притащишь мне деньги за эти трусы или сами трусы, то дружбы у нас не получится. Таким мелочам не должно быть место, когда люди по-настоящему друг другу нравятся. По-дружески, я имею в виду.
Дэн принялся застёгивать рубашку, скрывая от моего взгляда свой офигительный торс.
– А мы друзья? – спросил он строго.
«Нет, конечно!»
– Разумеется, да. Мы друзья. Мы сегодня спали в одной постели. Если мы не кровные родственники, то такое может случиться лишь в двух случаях: ты или мой друг, и мне не плевать, что ты в дупель пьяный, или ты мой любовник. Третьего, прости, не дано. Ну, кем будешь? Другом или любимым?
Дэн покачал головой.
– Ты такой балабол. – Он хлопнул себя по бедру. – Ненавижу подачки.
– Не смей, – сказал я. – Я серьёзно. Это всего лишь дружеская услуга. Я мог, и я сделал. Хватит уже об этом говорить. Ты не просил, чтобы я тебе подавал.
– Ненавижу просить.
Ну ещё бы. Дэн наверняка из тех дремучих мужчин, которые, заблудившись в незнакомом городе, до последнего будут пытаться разобраться самостоятельно и не спросят дорогу. Просьбы для них – признак слабости, табу.
Моё мнение – это глупо. Просьбы открывают множество нужных дверей. Люди, которые оказывают просящим услугу, потом относятся к ним намного лучше, чем к тем, кто для них самих что-то сделал. Закон жизни. Мы любим помогать, но нам не нравится быть обязанными.
– А вот я не прочь попросить. Съездишь со мной к Костику на квартиру?
Дэн приподнял брови.
– Я вчера там бросил машину. Ты настоял, чтобы я не садился за руль.
– Если ты был хотя бы наполовину пьян, как я, то мы бы убились.
– Именно. – Я хлопнул его по плечу. – Своей правильностью и занудством ты спас мне жизнь. И теперь, – я улыбнулся, – от меня и моей благодарности
Это удивительно, правда, но Дэн вёлся на всё, на что я его подбивал. Не знаю, почему так. При первом знакомстве он не показался мне податливым, скорей, жёстким и принципиальным. Но это сначала, а потом, за столом, он настолько расслабился, что я увидел его с другой стороны. Теперь, когда он послушно сел в такси на заднее сиденье рядом со мной, у меня из головы не шли воспоминания о вчерашнем. Как он, напившись, дурил, как сладко спал, всю дорогу привалившись к моему плечу, каким уютно-тяжёлым был, как мы поднимались ко мне.
– Чему ты так загадочно улыбаешься? – спросил он, и я ответил предельно честно:
– О вчерашней нашей поездке в такси.
Дэн нахмурился.
– Я тебе денег должен. И за такси, в том числе, и за то, что пришлось платить сверху за испачканную машину.
– Не беспокойся об этом.
Только что мягкий и податливо соглашающийся со всем, что я ему предлагал, Дэн принял вид сфинкса. Я оценил его мужественный профиль на фоне проносящегося мимо серого города, но, несмотря на очевидную привлекательность, мужественность и прочие прелести, особого удовольствия мне такой его вид не доставил.
Что самое поганое – это не я мысленно достал калькулятор и подсчитывал долги с процентами. Это делал Дэн, хотя я его прямо просил забыть о деньгах, одолжениях и прочем. Это он переводил наши отношения в товарно-денежные, хотя я предложил ему дружбу, и это как минимум.
Про любовь, Дэн, разумеется, пропустил мимо ушей. Если что-то не укладывалось в его картину мира, то он это не замечал. Но если в отношении мужской любви я всё ещё надеялся его просветить, то деньги – их наличие у меня, их отсутствие у него – могли всё испортить.
Если бы Дэна звали Вадим, то я бы уже услышал десятки вопросов: и откуда у меня такая квартира, и кто мой отец, и где я работаю, и где отдыхал, какие у меня связи и какой пассивный доход, сколько лет моей тачке? Немного природного обаяния и артистизма, и я бы ответил на все, и совместный завтрак получил бы для меня приятное продолжение в виде прекрасно выполненного минета.
С Дэном такой номер бы не прошёл. Сто процентов, у него ноль опыта в минетах. Тысяча процентов – он так старательно пытается отгородиться от моих денег, что вместе с ними совсем не против избавиться и от их хозяина, то есть меня.
Что-то мне подсказывало, что он мог смириться со мной, трахающимся с мужиками – простил бы мне эту слабость, как своему брату, очевидно, простил. Но силу денег – нет, этого бы он не забыл. Дэн из-за них в разы больше напрягался, чем из-за голубоватых намёков. Я мог бы поклясться, что прав. И это неслабо мне шелестело по нервам.
Когда мы подъехали к дому Костика, я сразу пошёл к своей блестящей нарядной девочке. Беспокоиться особо не стоило – у Кости хороший район. И к дому просто так не подъедешь – въезд через ворота с охранником. Он не усердствует, документы не проверяет, только присматривает за порядком, но и этого для спокойной жизни жильцов хватает. Так что с моей красной мази всё было ок.