Мажор на побегушках, или Жестокая дворянка
Шрифт:
– А, я слышала, правда, - согласилась Ульяна. – На этой стороне Волги свободных крестьян больше, есть среди них и зажиточные.
– Ага. Так вот росла Фекла любимой дочерью, горя не знала. Шелковые сарафаны носила, приданное имела… богатое. И характер у нее был покладистый, добрый.
– Ты о моей маме говоришь? Да, Егор? – шепотом произнесла Ульяна.
– Не торопите события, ваша светлость.
– Какая я тебе светлость! Крестьянкина дочь… - усмехнулась она. – Скажи хоть, она жива?
– И да, и нет, - загадочно ответил Егор. – Да вы не спешите,
– Полюбил? Точно полюбил? Не использовал? – опять перебила Егора Ульяна.
– Говорят, полюбил. Да так, что поехал к родителям в Москву благословения на брак просить. Хоть и был он дворянином, а она – простой крестьянкой.
– Быть такого не может…
– Так я за что купил, за то и продаю, - хмыкнул Егор. – Не рассказывать дальше?
– Рассказывай!
– Вы уж простите, Ульяна Дмитриевна, говорю, как есть. Когда жених уехал, Фекла поняла, что… понесла. Дело молодое, не удержались они… согрешили. Подарила она князю девичью невинность.
– Все же князю… - прошептала Ульяна.
Егор сделал вид, будто не оговорился.
– Путь до Москвы не близкий, сами знаете. А дома отец с матерью прознали о грехе дочери.
– Ужас какой! – вырвалось у Ульяны.
Кое-что о крестьянских нравах и она знала. Недаром в Стожарах росла. Редко какой отец поступал иначе в то время, ведь незамужняя дочь не только себя позорила беременностью, но и всю семью. С такими девушками поступали жестоко – избивали почти до смерти, выгоняли из дома.
– Не говори, что с ней сделали! Не говори! – затараторила Ульяна, едва Егор набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить рассказ. – Скажи, что после было. Ведь она выжила, правда?
– Выжила. И ребенка… чудом сохранила, - подтвердил он. – В монастырь она ушла, к двоюродной тетке. Там ребенка родила, втайне от всех. Да в монастыре и осталась. Иночество приняла, грехи замаливала.
– А князь? – выдохнула Ульяна. – Он не вернулся?
– Вернулся, но поздно. Родители запретили ему жениться на крестьянке. Так говорят. И задержали его в Москве на год. А он все же вернулся за Феклой. Только… поздно. С трудом нашел ее, но она его не приняла, и разговаривать не стала. А ребенка он из приюта забрал. Дочку…
– Дочку… - эхом повторила Ульяна.
И расплакалась, закрыв лицо руками.
– Ульяна Дмитриевна, право слово… - расстроился Егор. – Чего теперь-то плакать? Это всего лишь история. И не факт, что ваша.
– Как не моя? Моя! – возразила Ульяна. – Я сердцем чувствую, что моя!
– Мне имен не назвали. Честное слово, Ульяна Дмитриевна. И инокиня та… говорят, что до сих пор здесь живет. А как звать ее – не ведаю.
– Это уже неважно, - призналась Ульяна. – То есть, я хотела бы с ней познакомиться, поговорить… Кто не хочет обнять родную мать? Но… я ведь и надежду почти потеряла найти ее. А тут… теперь я знаю, кто она. Понимаю, почему она меня… оставила.
– Понимаете? – Егор как-то странно на нее посмотрел. –
– Да, повезло! – подхватила она. – Именно! И все благодаря тебе!
– Э, нет, - возразил он. – Это вы ее искали. Я только помог немного.
– Нет… - Ульяна неожиданно для себя самой взяла его за руку. – Нет, это все ты. Я этого никогда не забуду.
Егор осторожно высвободил руку.
– Что теперь планируете делать? – спросил он.
– Завтра домой поедем, - ответила Ульяна. – Я пожертвование большое сделаю. Она поймет. Если захочет… встречусь с ней в следующий раз. Я еще сюда приеду.
– Хорошо, - кивнул Егор. – Ульяна Дмитриевна, вы мне отпуск обещали…
– Я помню. Используй его, как вернемся. Ты его заслужил.
В ту ночь Ульяна не сомкнула глаз, и отправилась к заутрене с другими монахинями. Все же хотелось ей увидеть мать. Понять, что вот она, узнать ее лицо. Но служба шла, как обычно. Монахини прятали лица. И никто не пытался рассмотреть Ульяну, никто не проявил к ней интереса.
Глава сорок вторая, в которой герой принимает удар на себя
Выехав из монастыря, Егор вынужден был остановить лошадь. На дороге стояла монахиня, и уступать им путь она явно не собиралась.
– Ульяна Дмитриевна, кажется, она к вам, - тихо произнес Егор.
И помог ей выбраться из коляски.
Побледневшая Ульяна подошла к монахине, совершила уставной поклон. Они о чем-то поговорили, недолго, монахиня вложила Ульяне что-то в ладонь и перекрестила, благословляя. После чего Ульяна вернулась и села в коляску.
– Поедем, - сказала она Егору.
Монахиня отошла на обочину дороги. Проезжая мимо нее, Егор вежливо склонил голову.
– Это она? – спросил он, когда монастырь скрылся за очередным поворотом.
– Не знаю. Наверное, - прошептала Ульяна. – Наверняка.
Выходит, не хватило духу у матери Фионы открыться дочери. Это Лев нашел ее. Он и рассказал Егору, что мать Ульяны живет казначеей в монастыре. Егору только и оставалось, что обставить все так, будто встреча произошла случайно, не называя имен. Надеялся он, что мать, увидев взрослую дочь, сама захочет с ней поговорить.
– Уверена, что она, - добавила Ульяна. – Она мне образок Иулиании Лазаревской подарила, из золота сделанный. За пожертвования поблагодарила. Спросила, приеду ли еще. Сказала, что не успела… раньше подойти.
Она раскрыла ладонь и показала Егору образок.
– Она, - кивнул Егор. – Тяжко ей, должно быть, сразу признаться.
– Ничего, - сказала Ульяна. – Я рада, что мы повидались. Рада, что она жива и здорова. О большем я и не мечтала.
По возвращении домой Егор отписался Льву, что дело сделано, а путешествиям по монастырям, пожалуй, пришел конец. Правда, Ульяна настаивала на продолжении, но заметно было, что она устала. Да и вообще сделалась какой-то болезненной после встречи с матерью. Ее нужно чем-то развлечь. Или хотя бы отвлечь от грустных мыслей. И кто мог сделать это лучше, чем Лев?