Мажор на побегушках, или Жестокая дворянка
Шрифт:
Довелось Ульяне и гувернанткой побыть, после окончания института. Воспитанница князя – не княжна. Ни положения в обществе, ни денег у Ульяны не было. И поначалу несладко ей приходилось в чужой семье…
Переговорить с Петром Фомичом без чужих ушей Ульяне удалось нескоро.
– Как он? – быстро спросила она шепотом, улучив минутку.
– Спит, - ответил Петр Фомич. – Все будет хорошо, не переживайте, ваша светлость.
Куда там, не переживать! Ольга Леонидовна Ульяну заклевала, интересуясь, где ее разлюбезный мажордом, и почему не он управляет сборами,
После ужина семейство собралось в музыкальной гостиной, коротать вечер. Как-то так случилось, что ни в театр не поехали, ни в собрание. Ульяна хотела сказаться уставшей, чтобы пораньше лечь спать, но тут Жорж попросил минуту внимания, чтобы сообщить какую-то новость.
– Милая маменька, дядя… - обратился он к старшим. – Я принял решение ехать в Стожары вместе с Ульяной. Нехорошо оставлять ее без должного сопровождения и присмотра. А я все же ей старший брат.
Это удар, да еще какой! Ульяна уезжала в Стожары в том числе и для того, чтобы избавиться от навязчивого внимания Жоржа. И вот такой поворот!
– Правильно, племянничек, поезжай, - поддержал Жоржа Василий Леонидович.
– Я тут думала, что мне тоже следует поехать, - произнесла Ольга Леонидовна. – Провести лето в Стожарах будет полезно для здоровья.
У Ульяны потемнело в глазах.
Глава шестая, в которой герой смиряется с действительностью
Осознание того, что происходящее – не розыгрыш, выбило из Егора дух. А когда он сообразил, что упустил из виду другое доказательство, у него помутилось в голове. Лопатой по лбу он получил зимой! А сейчас… лето?
– Год сейчас от Рождества Христова… 1859? – пролепетал Егор, едва ворочая языком. – А месяц?
– Кресень же, - отозвался Василь.
– Чего?!
– А, это… юниус.
«Июнь, - догадался Егор. – Не мог же я в коме лежать до июня, а после на розыгрыш попасть».
Значит, загробный мир существует? Если так, то Егор попал в ад. Или при распределении ошибка вышла, и Егора отправили в рай, предназначенный для дедушки. Потому что это он увлекался историей девятнадцатого века.
В детстве Егору вместо сказок дед читал Гиляровского, рассказывал всякие истории об известных людях – писателях, художниках, актерах. Он и генеалогическое древо Старшовых составлял, и записывал семейные предания. В библиотеке у деда было много книг с дореформенной орфографией, оттого читал ее Егор бегло, без труда.
Но любви к истории дед внуку не привил. Наоборот, убил напрочь. Егор люто ненавидел все эти «яти» и прочую древнюю муру, игнорировал наставления деда и мечтал сжечь на костре генеалогическое древо. Однако ж помнил дедушкины рассказы.
Так что все сходилось. От удара по голове Егор умер. А так как Янка его не простила за последнюю выходку – попал в ад. Да еще крепостным Янки. Ха! Вот уж превратности судьбы…
Егор плохо запомнил, как очутился на конюшне. Вероятно, Василь помог ему вернуться домой. К появлению Янки… то есть, Ульяны Дмитриевны, шок более-менее прошел, осталась апатия. Он уже умер. Куда хуже-то?
Увы, оказалось, что хуже есть куда.
Дед дотащил Егора до каморки, уложил и напоил каким-то снадобьем. От него разило чем-то знакомым. Бабушка использовала успокоительные капли с похожим составом, Егор помнил их запах.
– Спи, - велел дед после. – Утро вечера мудренее.
Егора долго уговаривать не пришлось. Да и травки подействовали быстро. Спал он крепко, без сновидений. А проснулся от бурления в животе и желания пробежаться до нужника.
«Странно, - подумалось спросонья. – Вроде умер, а есть хочется так, что живот сводит. И не только есть».
В каморке горела лампадка. Перед иконами на коленях стоял дед и бил поклоны, бормоча под нос молитву и крестясь. «…раба Божьего Георгия…» - едва разобрал Егор. И сообразил, что дед молится за внука. То есть, за него, Егора. Георгий – его церковное имя.
И Егору сделалось как-то жутко.
– Ты куда? – спросил дед, услышав, как Егор встает с кровати.
– Во двор, - коротко ответил он.
– Помоги подняться, - попросил дед.
– Ты и не ложился? – догадался Егор. – Из-за меня?
Он помог деду встать и усадил на кровать. Вспомнил, что «тыкать» старшим здесь не принято.
– Простите, дедушка. Вам бы отдохнуть…
– Бог простит, - вздохнул старик. – Иди, куда шел.
Когда Егор вернулся, он кивнул на стол:
– Поешь-от. Оставил тебе с ужина. Небось, за весь день маковой росинки во рту не было.
– Не было, - согласился Егор, заглядывая под полотенце.
Под ним он нашел миску, до краев наполненную кашей с грибами, ломоть черного хлеба, чашку киселя.
– Мясом вас здесь не балуют? – спросил он, хватая деревянную ложку.
– Так пост же, - сказал дед. – И это забыл?
Егор промолчал, уплетая кашу. Кто бы мог подумать, что холодная, скользкая, она покажется ему вкуснее изысканных яств из дорогого ресторана!
– Наелся?
– Червячка заморил, - улыбнулся Егор, отставляя пустую миску.
– Как голова? Не болит?
– Нет, - ответил он. – А что?
– Тогда послушай, что я тебе скажу, Егорушка…
Света в каморке было мало, но все же Егору показалось, что дед как-то сдал, постарел, сгорбился по сравнению с тем, как выглядел днем.
– Помнишь ты что, али нет, у тебя два пути, - продолжал дед. – Либо тот, по которому я тебя вел. Либо тот, что положен тому, кто умом тронулся. Смекаешь, о чем я?
– Нет, - честно ответил Егор.
– Если баре узнают, что ты ничего не помнишь, да бредишь, упекут тебя в доллгауз.
– Куда?!
– В скорбный дом. Как душевнобольного.
– В психушку, что ли? – пробормотал Егор.
– Егорушка, ты все вспомнишь, - сказал дед, ласково погладив его по руке. – Я верю, вспомнишь. А пока притворись, что все хорошо. Не веди себя, как юродивый. Ты мне княжну сбереги, родненький. Я ж ее отцу слово дал, что не дадим ей пропасть.