Мазурка для двух покойников
Шрифт:
– Хесуса.
– Да, Эмилита.
– Помнишь серебряные четки, благословленные папой Львом XIII, которые наша святая мать привезла из Рима?
– Ну, хватилась! Я уже век их не видала, затерялись, наверно.
– Ясно.
Тетки Хесуса и Эмилита бессмысленно молятся, неустанно шепчутся и беспорядочно мочатся, поэтому надежда им ни к чему, любви они не знают, но вера их утешает.
Дядя Клето, когда ему невмоготу от скуки, блюет в таз или за комодик – и так весь день.
– Как полегчало!
Собаку дяди Клето зовут Веспора,
– Не понимаю.
– Ну! А зачем нужно понимать? Есть много непонятного, друг мой, и приходится только терпеть.
– Буду знать.
Останки моего предка святого Фернандеса и его товарищей-мучеников (незачем называть их, пусть это делает их родня) покоятся в Святой Земле, в Дамаске, в христианском квартале Баб Тума, в испанском монастыре. Почти все сведения в энциклопедиях неверны, тем более эти, так как святой не из важных, но в нашей семье нет другого. Моих теток Хесусу и Эмилию навещает падре Сантистебан – провинциал, который нюхает табак и закусывает его каскарильями.
– Еще чашечку, падре? Это всегда утешает.
– Для вас, дорогие мои, для вас… Падре Сантистебан не знает милосердия.
– В день Суда мы, праведники, получим воздаяние, глядя со смехом и улыбкой, как грешников бросят в ужасный котел – гореть в страшных муках до скончания веков, передадите мне печенье, милая Хесуса? Господь да воздаст вам. И мы скажем умникам: вы хотели вкушать веселье развращенного мира, наслаждаться грешной плотью? Вот вам теперь за это! Горите, проклятые, и страдайте, а мы возрадуемся вечному блаженству, будьте добры, милая Эмилита, немного каскарильи, да воздаст вам Господь.
Падре Сантистебан не очень смахивает на иезуита, скорее на проповедника, к тому же пахнет от него неважно, как, скажем, от армейского козла.
– Дело в том, Хесуса, что живет он как настоящий святой и презирает личную гигиену, ему чуждо то, что ценят люди.
– Конечно, Эмилита, это вероятней всего.
– И насколько вероятней, милая моя, насколько вероятней! Ибо, скажи мне, к чему умащать благовониями смертную плоть, обрызгивать бренные одежды миррой и мускусом, если ты потеряешь душу?
– Истинная правда, сестра!
– Еще бы! Займемся великим делом спасения души и отложим в сторону суету и помпу низменного мира.
– Господь мой Иисус, Бог и человек…
За шесть лет ИВЛС (Испанская Воздушная Линия Связи) проделала путь, равный ста двадцати шести полетам вокруг земли. В 1935 году не произошло ни одного инцидента. Мамерто Пайхон, частый гость моих теток, изобрел летательную машину,
32
Чайкой (галисийск.).
– Я так назвал ее потому, что эта птичка летает лучше всех, любо поглядеть, как планирует, понимаете ли, сеньорита Хесуса, если Бог захочет, вы полетите по воздуху, как «Андуринья». Лучше всего мне влезть на колокольню Сан-Хуан де Барран, чтобы был импульс.
– Не делай этого, Мамертиньо, ты себя погубишь!
– Нет, сеньорита, увидите, что нет.
В пасхальное воскресенье 1935 года после главной мессы Мамерто появился на колокольне Сан-Хуана, пристегнул себе крылья своей машины и – рраз! – бросился в пустоту, но не взмыл вверх, а упал на святую землю свинцом. Посмотреть сошлось много народу, пришли даже из Карбалиньо, Чантады и Лалина, отовсюду, и когда Мамерто грохнулся, началась паника, все метались без толку.
– Спокойно, спокойно! – взывал священник, дон Ромуальдо. – Он недавно исповедовался и причастился, прямиком пойдет в рай, положите ему камень под голову и дайте умереть с миром и Божьим благословением. Никогда в жизни не будет он так подготовлен!
– Друг, нет! Лучше отвезти его в Оренсе, посмотрим, может, его спасут в больнице.
– Делайте что хотите, при таком неразумии я снимаю с себя ответственность!
Дон Ромуальдо говорил очень логично, но паства слушала его, как слушают дождь.
Мамерто Пайхона завернули в одеяло и отвезли в Оренсе, в такси Риборедо, который прибыл тут же; раненый был почти при смерти, но операция оказалась удачной, через несколько дней он стал поправляться.
– От «Андуриньи» что-нибудь осталось?
– Немного, а что?
– Ничего, хочу поправиться как следует и опять попробовать, по-моему, подвела трансмиссия.
– Брось ты глупости, ладно уж, что выкарабкался по-хорошему, нельзя каждый день искушать Господа.
Пеньюар сеньориты Рамоны очень элегантен, скрывает мало и очень элегантен.
– Мне б хотелось быть совсем голой, но холодно.
– Конечно, милая.
Сеньорита Рамона считает, что жизнь коротка и старость быстро становится привычкой.
– И очень неудобной, Раймундино, можешь не сомневаться. Женщина в 25 лет – старуха, мужчина держится дольше, может дотянуть до 30, иногда до 35. Поцелуешь меня? Сегодня мне грустно, не знаю отчего. Если думаешь, что я дурочка, ошибаешься, песик мне нравится, по крайней мере, не меньше, чем ты, но тебя я люблю больше – бедный Уайльд! Мужчины очень капризны, ты капризнее всех, зато по мере сил моих могу удовлетворять твои капризы, женщины более одиноки, чем мужчины. Если б знала, что не замерзну, залезла бы в постель голая и не вставала бы месяц.