Меценаты зла
Шрифт:
– Открывай, – сквозь зубы скомандовал Громов. – Покончим с этим.
Широкие створки поползли внутрь стен.
– Кирилл, назад! – заорал Жак. – У него…
Громов и сам уже развернулся, увидев, какого монстра капитан достает из черного ящика.
– Бежим! – толкая Поэта и Клауса в обратную сторону, крикнул звездолетчик. – Жак, закрывай!
Кирилл оглянулся и выстрелил. Импульс парализатора попал в обзорный экран, вызвав на нем бело-черную рябь.
Капитан вскинул на плечо ужасающей красоты базуку «Коллапсар» и прикрыл глаза. Он раздумывал всего мгновение. Вместо того чтобы
Чудовищный взрыв оглушил захватчиков. Ударная волна подхватила людей, осколки снаряда вонзились в спину Кирилла. Взвизгнул Поэт, зарычал от боли Клаус.
Их швырнуло на стену, потом Громов почувствовал, как поток воздуха пытается бросить их обратно в рубку. Система безопасности верещала о разгерметизации рубки и двух соседних отсеков, одним только звуком порождая панику. Кирилл слышал сирену, как сквозь плотные ватные затычки.
Цепляясь ногтями за пол, Кирилл подполз к обмякшему Поэту.
– Ваня, давай, поползли, – умолял Громов. – Нужно завернуть за поворот. Жак!
Ответа не было. Как не было ни наушника, ни микрофона. Иван простонал и потерял сознание. Кирилл встал на колени и тут же снова упал на пол, почувствовав, как космос хочет забрать его себе. Дышать становилось труднее, температура резко падала, несмотря на работу всех обогревающих систем.
Рубка походила на взорвавшийся цех завода. Искореженные куски металла, осколки стекла, оплавленный пластик. И все сплошь черное, покрытое копотью. В двух местах огонь еще пытался выхватить из разреженного воздуха последние крохи кислорода. Рядом, словно на картине безумного художника, появилась сине-белая изморозь. «Если б не разгерметизация, там бы все пылало, – подумал Громов. – И воняло бы горелым мясом».
Космос жадно глотал воздух, даже не замечая в нем осколков стекла и кусков обгоревшей плоти. Он был похож на человека, проведшего несколько дней в пустыне, и теперь хлеставшего затхлую грязную воду из загнившего болота.
Кирилл лежал, не в силах сдвинуться с места. Холод жег тело, дышать приходилось, словно пробежавшая не один километр собака. Рядом с Иваном появилась лужица крови и тут же замерзла.
Роботы-ремонтники залатали прорехи за минуту. Громов на это и не надеялся, мысленно попрощавшись со всем миром. Видимо, пиратам удалось послать им команду с крейсера, либо у «Сизифа» где-то был еще один мощный управляющий компьютер. Система воздухоснабжения работала в аварийном режиме, форсировано накачивая рубку и коридор кислородом и азотом.
Громов перевернул Ивана на спину и похлопал по щекам. Поэт пришел в себя и сказал:
– Как больно дышать.
Кирилл помог ему подняться на ноги, но Иван тут же со стоном повалился на пол. Он истекал кровью, золотые волосы стали красными. Громов перевел дыхание и забросил друга на плечо. «Надо бежать в госпиталь», – подумал Кирилл и сделал пару неверных шагов. Звездолетчик совсем забыл про менеджера и, увидев, что он зашевелился и смог встать, Кирилл снова выбросил его из головы.
Громов до скрежета стиснул зубы и побежал по коридору, стараясь не трясти
Поэт очнулся и забормотал:
– Передайте Шамиле, что я ее люблю. Она была моей первой женщиной и… последней, – он на несколько секунд замолк. Затем продолжил слабым голосом: – Хоть перед смертью и нужно думать о Боге, у меня перед глазами стоят изгибы ее тела. Она прекрасна.
– Сам ей все это скажешь, – запыхавшись, ответил Громов. – Сейчас мы тебя подлатаем.
– Я тогда впервые прочитал свой стих о любви и зажмурился от страха, словно попал на Страшный суд, – словно не услышав Кирилла, продолжал Иван. – Шамила ничего не сказала. Просто взяла мою руку и вложила в нее свою смуглую, как кофе с каплей сливок грудь. У меня прервалось дыхание. Кажется, я заскулил как щенок. А дальше все прошло, как во сне. В самом лучшем сне.
– Вы еще встретитесь, – сказал Кирилл, не зная, что ответить на такую исповедь.
– Спасибо, что показали мне мир. За эти недели я прожил больше, чем за всю жизнь, – едва слышно прошептал Поэт. – Жаль только, что так и не увидел Землю.
– Давай борись! – попытался подбодрить друга Кирилл. – Ради Шамилы, ради Земли, ради меня и Жака, черт возьми!
Когда Громов забежал в стыковочный отсек, Иван снова отключился. Безвольное тело показалось звездолетчику в два раза тяжелее. Поэт висел на плече, словно мешок, набитый мукой. Створки начали медленно раскрываться. Дождавшись, пока проход расширится, Кирилл снова бросился бежать.
Из динамиков «Гиппократа» сразу раздался обеспокоенный голос Жака:
– Что с ним, Кирилл? Как ты? В госпитале готовы три реанимационных койки.
– Спасибо, – прохрипел Громов, зная, что француз все равно не может его услышать.
Кириллу пришлось подняться по лестнице. От потери крови он почувствовал дурноту и слабость, но до самого госпиталя так и не остановился.
Заскочив внутрь, Громов положил Поэта на ближайшую койку, над которой горела лампа. На запястья тут же опустились две присоски. Почти полминуты ничего не менялось, словно приборы стеснялись показать правду. Кирилл сел на соседнюю койку и тупо уставился на полдесятка экранчиков. Присоски отсоединились, лампа погасла.
Все биодатчики показывали отсутствие процессов жизнедеятельности в организме – Кирилл принес в госпиталь труп.
Поэт умер. И ничего во всей вселенной не изменилось. Не погасло земное Солнце, которое Иван так и не увидел, не вышло из берегов серебряное море космической пыли системы Mare argenteus. Лишь в душе Кирилла стало еще больше космоса – пустоты и черноты, к которым он стремился с ранних лет. И жизнь продолжала исполнять его желание со всем пристрастием.
«Еще одна смерть, за которую я отвечу на Божьем суде», – подумал Кирилл. Перед глазами всплыл образ брата Ивана. Псих упал на колени и зарыдал. Разорвав на себе грязно-белую рясу, он рухнул лицом вниз и ушел в транс. Громов мог поклясться, что все так на самом деле и было. Связь между братьями была поистине сильна и никогда не прерывалась даже на миг. До этого момента.