Меч без ножен. «Помирать, так с музыкой!»
Шрифт:
— Не выполнив своих обязательств, почтенный Густаф фон Шендеман! А потому и мы можем поступать так, как нам заблагорассудится…
Удар оказался страшной силы: тевтон даже посерел лицом, но тут же спрятался за широкой улыбкой, медленно засунув правую руку под свой черный плащ.
Юсуф как бы невзначай стал играть рукоятью ханджара, с ответной, не менее фальшивой, улыбкой глядя на немца. Но тот выудил туго набитый мешочек и положил его на ковер перед арабом.
— Здесь семьдесят марок. Золотом! — веско произнес немец, словно выплюнул, пристально глядя в лицо своего
— Покушение на командора Верта фон Нотбек совершил по своему почину — двадцать лет назад его отец погиб в схватке с этим крестоносцем. Мы тут ни при чем, а потому динары второго оруженосца заслуженны — Ганс Ратцигер же погиб под клыками волкодлака, защищая того, кто находится под вашим покровительством! И от прежних договоренностей, — рыцарь выдавливал слова сквозь силу, — мы не отказываемся, потому нет нужды ставить нам в упрек это прискорбное обстоятельство!
— Я рад, что все разъяснилось, — широко заулыбался араб, — а потому не стоит привносить в нашу дружбу каплю яда. Недоразумение исчерпано, и мы снова войдем в благоухающий сад нашей дружбы!
Как по мановению волшебной палочки, бархатный полог на двери зашевелился и молчаливый слуга, низко склонившись, внес столик, поставив его поверх мешочка с деньгами.
Вскоре на столике появился маленький серебряный поднос со сладостями и высоким кувшином. Шендеман отвел глаза в сторону, по лицу пробежала едва заметная гримаса недовольства. Юсуф, словно ожидая этого, склонил голову, спрятав в бороде довольную улыбку.
Этот же молчаливый слуга внес поднос побольше и поставил его, низко поклонившись, перед рыцарем. В нос Шендеману ударил аромат копченого мяса: на золотых блюдах прекрасной чеканки кроме овощей и зелени были разложены тончайшие куски вяленой и копченой оленины, перченый окорок, нежнейшая нарезка прозрачной ветчины, пасторма из утиной грудки и несколько видов сыра, от темно-желтого, острого, со слезой, до домашнего, белого, мягкого и едва соленого.
— Извинениями не наполнишь желудок, уважаемый друг! — Араб жестом предложил угощение. — Нет-нет! — он покачал головой. — Отказа я не приму: аппетит приходит с первым куском!
Двумя пальцами, аккуратно, Юсуф брал халву и отправлял в рот, искоса поглядывая, как немец жадно ест, запивая вином.
Когда расторопный и молчаливый слуга сменил очередное блюдо перед рыцарем, забрав пустое, араб улыбнулся, стряхивая с бороды невидимые крошки:
— О, Аллах! Я счастлив, что у меня такой прекрасный гость, ведь нет большего счастья для хозяина, чем гость с отменным аппетитом!
Шендеман тяжело откинулся на подушки:
— Я благодарен вам, эфенди! Признаться, я ограничен во времени на период своего визита в Краков, поиски хорошего постоялого двора отняли бы у меня много времени!
Араб склонил голову в знак признательности за благодарность, а мысленно уже сделал зарубку:
«Что же ты не остановился на постоялом дворе своего Братства или у своих верных соглядатаев? Двойную игру ведешь, тевтонский пес, боишься, чтобы тебя не увидели в городе…»
— А как ваша торговля, уважаемый? —
— О! Благодарю за вашу учтивость! Торговля идет прекрасно! Вот, новое средство завезли от клопов! Горожане охотно раскупают, говорят, что полынь плохо действует! — Он широко улыбнулся. — Но вам это будет неинтересно! Клопы, я так понимаю, вам вряд ли докучают, почтеннейший?
— Не докучают! — судорожно сглотнув, согласился рыцарь, нервно передернувшись лицом, словно в тике. — Раз в Кракове так много клопов, вас ждет огромный доход, эфенди!
— Вы себе не представляете, насколько много! — Юсуф воздел руки.
— Боюсь, что служба эмиру вам скоро станет приносить меньше прибыли! — Шендеман довольно засмеялся своей шутке. — Надеюсь, я вас не обидел, сотник?
— Мудрейший Абу Убейд рассказывал про халифа, который предложил одному человеку выбрать одно из двух платьев. Тот пошутил: «Беру оба и еще финики!» Халиф рассердился, сказал: «Смеешь шутить при мне?! Шутка — это оскорбление, используемое глупцами!» — и ничего ему не дал!
— Ты хочешь сказать, — немец затвердел лицом, желваки перекатились на скулах, — что я глупец?
— Нет, почтеннейший, — араб прищурился, — я имел в виду, что тот, кто ищет друга без недостатков, очень часто остается один! Ваши шутки для меня важнее, чем их отсутствие: и шуток, и вас…
Немец наклонился и исподлобья взглянул на Юсуфа:
— Ты же знаешь, что я тебе нужен не меньше, чем ты мне! Без меня ты не получишь Верта! Без меня ты не получишь соглашения с Братством!
— Порой соломинка ломает хребет верблюду, а одного слова достаточно для начала войны! — Юсуф примирительно развел руки. — Давайте не будем состязаться в острословии, а то я — эмир, и ты — эмир, но кто же погонит наших ослов?
— Ты прав! — Немец устало прикрыл глаза. — Мы говорили с тобой в прошлый раз о том, что война между нашими народами нас не касается! Главное, что сейчас волнует Братство, — возможность решать свои дела, и желательно делать это в относительной тишине и спокойствии! Поход на восток требует много сил и времени!
— Желаете ловить рыбку в мутной воде? — Араб понимающе улыбнулся. — Только вот рыбка может оказаться и сама охотником!
— Ты, как всегда, прав, сотник гулямов! Верт, — немец буквально выплюнул имя своего врага, — и орден, словно рыбья кость, стоят в горле Братства! Мы не можем допустить, чтобы он осуществил задуманное!
— Гораздо хуже то, доблестный фон Шендеман, что его планы теперь для нас загадка не меньшая, чем он сам!
— К чему ты клонишь?
— Он с легкостью обходит все ловушки, словно видит их наперед! — Лицо араба выказывало неподдельную озабоченность. — Я не удивлюсь, что ваш папа ему благоволит больше, чем гроссмейстеру Братства…
— Тебе ли решать, кому больше благоволит папа?! — Шендеман вскочил, опрокинув низенький столик с подносом. — Эти мерзавцы и так слишком долго пользовались благосклонностью его святейшества! С самого начала Братство, получив указание направить свои труды на восток, лишилось и могущества, и богатств!