Меч без ножен. «Помирать, так с музыкой!»
Шрифт:
— Возьми… За труды свои и убытки, сын мой. Ты привез удивительные вести! Иди, мне нужно подумать…
Настроение у Ноймана было приподнятым — он никак не ожидал, что разговор с нунцием окажется настолько для него прибыльным.
Рука непроизвольно ощупала привязанный к поясу тяжелый мешочек, туго набитый серебром. Хорошо, что на плечи был накинут плащ и этого ласкающего сердца движения никто не заметил. Да и не было людей перед костелом, кроме нищего, что просил милостыню, сидя на ступеньках.
— Две марки! — удовлетворенно хмыкнул купец, моментально
— Подайте, ваша милость, Христа ради!
Грязная рука нищего уцепилась за край плаща, и Нойман машинально схватился за рукоять кинжала. Затем взглянул на просящего и брезгливо скривился. Еще бы — замусоленная грязная грива, красная от ожога морда и омерзительная вонь давно не стиранной одежды.
— Господь подаст!
Купец равнодушно посмотрел на попрошайку и задернул на себе плащ, продолжая ощупывать мешочек, ибо в Кракове воровство процветало нешуточное — с пояса могли срезать так, что не заметишь, и довольно мурлыкая себе под нос, как объевшийся дармовой сметаны кот, уверенной походкой продолжил дальше свой путь.
ГЛАВА 3
— Братья! — Отец Павел воздел руки над коленопреклоненными перед папертью маленькой сельской церквушки крестоносцами. — Скажите мне, кто более всего подвержен искушениям? Может быть, пьяница или те, кого постоянно проклинают, или, может быть, люди нечестивые, замаранные во всякой грязи? Может быть, скупец, который желает обогатиться любым путем? Нет! Этими людьми враг человеческий брезгует — их он старается лишь как можно дольше удержать при их жизни, дабы они своим примером могли еще больше душ повергнуть в преисподнюю…
Андрей, как и положено командору, находился в первом ряду. Он спиной чувствовал обжигающие взгляды крестоносцев и селян. Несмотря на внешнюю невозмутимость, его потряхивало от смешанного чувства стыда, злости и раскаяния, а глаза предательски щипало.
— Кто же подвергается в таком случае самым большим искушениям? Да как раз те, кто старательней прочих трудится над спасением своей души, те, кто отрекается от забав и земных радостей, те, кто словом, огнем и мечом несет крест на самом острие своей души! Это на них набрасываются целые армии духов преисподней!
Сельчане с искренним благоговением внимали поучительным словам отца Павла. Церквушка в Притуле знавала лучшие времена: в пограничном с нежитью районе священники долго не задерживались, последний сгинул летом во время крестного хода, с помощью которого он надеялся изгнать лорийскую нечисть из округи.
Новый священник до сих пор еще не прибыл и вряд ли прибудет — особо желающие, судя по всему, в очереди не стояли, поэтому отец Павел со смирением возложил на себя его обязанности: и крестины, и венчания, и отпевания, и исповеди.
— Враг в первые времена христианства искушал христиан различными мучениями телесными через мучителей языческих, а в настоящее
Андрей, опасаясь заработать пожизненное косоглазие, постоянно зыркал по сторонам: все крестоносцы истово крестились, лица были суровыми и праведными.
— Наш брат-командор…
При этих словах Андрей вздрогнул. Перед глазами встала живописная картина побивания камнями прелюбодеев под презрительное улюлюканье толпы. Он зябко повел плечами.
— …не напрасно одолеваем искушениями больше нас с вами, братия, ибо на него возложено в разы больше, чем на нас, ему позволено больше, чем нам, но с него и спросится больше! Своей общей молитвой мы должны поддержать его, ибо ему сейчас гораздо труднее! Тогда как против каждого из вас выступает один мелкий бес, то он искушаем полчищем бесов!
По задним рядам пошел благоговейный шепот:
— Помолимся за брата Анджея!
— Здравия ему!
— Прости, Господи, мне мысли мои!
— Нас-то много, а он — один!
— Истинно говорю вам, бабоньки, его светлость страдает, аки искушаемый святой Антоний!
Отец Павел поднял за плечи Андрея и развернул его к крестоносцам и притихшим притульцам:
— Господь ведет брата-командора нашего на новые испытания! Поборов свое искушение, наполнился он небывалой тверди душевной и изъявил желание в одиночку только силой молитвы очистить Темное урочище от нечисти и привезти шкуру чудища…
Повисла оглушительная тишина, перешептывания стихли, и десятки глаз, округлившись, устремились на Андрея. Он, придав лицу самое отрешенное выражение, сделал шаг вперед, и крестоносцы, поднимаясь с колен, перед ним расступились.
Местные же около него, наоборот, бухнулись ниц, бабы тихонько завыли. Со всех сторон к нему потянулись руки за благословением, из дальних рядов стали поднимать вверх детишек.
«Может, я погорячился с этим „Волосатым дядькой“?..»
Дорога в Темное урочище, вернее, уже небольшая, густо заросшая орешником, широкая тропинка петляла и извивалась.
Свернув с Лорийского тракта аккурат от хуторка, где они приняли бой с волками, Андрей устремился в глубь чащи, поминутно ругая себя последними словами и за Преславу, и за кобелячью натуру, и за всякие глупые поступки, приведшие сейчас его одного за подвигом, вернее, за очередным приключением на пятую точку.
Смеркалось, и уже самое время было задуматься о ночлеге. Пряник, а так теперь вместо Паскуды он окрестил своего гнедого жеребца, сторожко прядал ушами и тихонько всхрапывал, мол, если тебе нужно дальше, то можешь идти сам, хозяин, а я за торбу овса на коллективное самоубийство не подписывался.
Нет, Пряник уже не упрямился, стадия их единоборства и выяснения отношений по принципу «кто из нас двоих скотина» закончилась полной и безоговорочной капитуляцией жеребца, причем Андрей победил не методом кнута, а именно пряником, в прямом смысле слова, глазированным медовым пряником!