Мечь и перо (Часть 1)

Ордубади Мамед Саид

подумал в душе: "Счастливый я человек! Дышу целебным воздухом имения Эльдегеза. Я видный, уважаемый военачальник атабека. Молод, богат. В меня влюблены две самые красивые женщины Востока. Мне кажется, эти слезы действительно текут из самой глубины сердца, переполненного любовью. И Себа-ханум, и мелеке сходят по мне с ума. Себа!.. Когда я вдыхаю аромат ее груди, мне чудится, будто утренний ветерок доносит до меня запах цветов гвоздики. Прикасаясь губами к ее губам, я чувствую, как кровь зажигается во мне волшебным пламенем. Сжимая ее в своих объятиях, я испытываю блаженство властелина, владеющего целым миром. А Гатиба!.. Когда я стою перед ней, мне

кажется, я вижу чудо, божество, сошедшее со страниц священных книг. Я не верю своим глазам: кто это передо мной - ангел? Неужели это гордая Гатиба рыдает, добиваясь моей любви?!" Некому было сказать Хюсамеддину, что он на крыльях тщеславных грез взлетел на вершину недосягаемой глупости. Он думал о мелеке и о Себе-ханум как о женщинах, потерявших ум из-за любви к нему, но сам был не властен знать, о чем думают они и что они замышляют.

– Проходи, садись, - сказала Гатиба грустно.
– Ты должен дать мне слово, что с этого дня порвешь любовную связь с Себой. Ты должен поклясться, что не ввергнешь меня в пучину

самоубийства.

Обалдевший от восторга Хюсамеддин не сразу нашелся, что ответить.

– О чем ты говоришь, прекрасная мелеке?! Неужели я так низко пал, чтобы любить Себу-ханум? Какую-то рабыню!.. Или дивная мелеке забыла, как я горд и самолюбив?!

– Ты же знаешь меня, Хюсамеддин! Тебе известно, что любовь превращает меня в безумную тигрицу. Что я могла поделать? Мы оба ни в чем не виноваты - ни ты, ни я. Девушки из знатных семей не имеют права распоряжаться своим сердцем и своими чувствами. Клянусь жизнью, разочаровавшись в Низами, я мечтала о тебе. Но интересы родины и заботы о будущем моих родителей вынудили меня залететь в эту золотую клетку, обрекли меня на жизнь затворницы. И ты тоже виновен в этом! Узнав о твоих заигрываниях с Махтаб-ханум, я вычеркнула тебя из своего сердца. Однако сейчас, оставшись в одиночестве, я стараюсь сблизиться со своими старыми друзьями и людьми, любовь к которым еще живет в моем сердце. Не знаю, почувствовал ли ты это? Поверь, Хюсамеддин, всякий раз, получая доказательства твоей гадкой связи с Себой-ханум, я терзаюсь. Можно ли так оскорблять самолюбие женщины?! Отвечай, когда кончатся эти издевательства? Мы оба не видели в жизни радости. Я обездолила тебя, но судьба не подарила счастья и мне. А тебя я не забыла. Замужество не лишило меня прежних нежных чувств к тебе!

Мысли Хюсамеддина унеслись к прошлому, в родную Гянджу. Он вспоминал, как каждый вечер любовался юной красавицей, сидящей на поваленном стволе ивы в роще на берегу Гянд

жачая. ,

Из груди Хюсамеддина вырвался невольный вздох:

– Ах, родина!..

Гатиба грустно кивнула головой:

– Да, родина!.. Поверишь ли, дорогой друг, если бы я не боялась насмешек, я велела бы привезти в Хамадан тот самый ивовый ствол, на котором я когда-то сидела, ибо с ним у меня связаны самые прекрасные и светлые воспоминания в жизни. Скажи мне, счастливо ли живет поэт Низами со своей Реной?

– Да, они счастливы. У них есть сын по имени Мухаммед. Гатиба опять заплакала.

– Ты ранил мое сердце!

В шатре под большими колпаками, обтянутыми шелком, горели десятки свечей, вставленных в золотые подсвечники. Это освещение делало лицо Гатибы красивым уже какой-то другой, особой,красотой.

Хюсамеддину казалось, будто полные слез глаза Гатибы сохраняют былую девичью чистоту. Ее взгляд заставил его забыть о чувстве мести, в его сердце пробудился прежний пыл.

Мелеке по глазам Хюсамеддина читала все, что происходит

в его душе.

– Да, мой дорогой друг, - сказала она,- я никогда не забываю твоих слов: "Ты не будешь моей, но ты не достанешься и другому!" Как ты оказался прав! Я никогда не смогу полюбить атабека, - клянусь тебе в этом. Но до определенного дня наши отношения будут только такими, как сейчас. Ты должен помогать мне устранять преграды на моем пути.

– Ах, мелеке! Клянусь тобой и могилой моей матери, я до конца моих дней буду верно служить тебе!
– с жаром воскликнул Хюсамеддин.
– Ты хорошо знаешь, что я преданный человек и у меня железная воля!

– Но ты не должен оскорблять меня в угоду каждой смазливой рабыни!

Хюсамеддин снова принялся клясться жизнью Гатибы, уверяя ее в своей вечной верности и преданности.

– Клянусь тебе, мелеке, я даже не прикасался к Себе-ханум! Я буду жить лишь для тебя одной. Я буду жить только для того, чтобы устранять преграды на твоем пути. И наградой мне будет одно твое слово: "Люблю!" Этого для меня достаточно!..

Гатиба пригласила Хюсамеддина разделить с ней вечернюю трапезу.

Когда подошло время расставаться, она сказала:

– Хюсамеддин, верь мне, я люблю тебя!..
– И, оторвав свои губы от его губ, добавила: - Остальное потом!..

Хюсамеддин ушел.

Вскоре в шатер вошла Себа-ханум и увидела, что мелеке весело смеется.

Нетрудно было угадать причину ее веселья.

– Вот они каковы - мужчины!
– сказала Себа-ханум.
– Греша, они клянутся в своей невинности. Такова их натура!.. Их сердца находятся целиком во власти впечатления. Они готовы любить всех, кого увидят.

– Продолжай услаждать его!
– приказала Гатиба.- Иначе он может бросить все и вернуться в Гянджу. Хюсамеддин нужен мне здесь!

ШИРВАНШАХ

Волна народного недовольства прокатилась по Ширванскому государству. Хаган Абульмузаффер, заподозрив придворного поэта Хагани в связи с бунтарями, отдал приказ тайно следить за ним.

Бежавшие из Ширвана в Гянджу опальные люди принесли известие о том, что над жизнью великого поэта нависла угроза.

Чтобы известить Хагани об опасности и дать ему повод покинуть Ширван, теща поэта Джахан-бану отправила ему с гонцом письмо следующего содержания:

"Махтаб сильно больна. Немедленно приезжай в Гянджу.

Джахан-бану".

Получив письмо, Хагани не мешкая собрался и в полночь выехал со своим слугой. Но перебраться через границу Ширванского государства беглецам не удалось. По приказу Абульмузаффера Хагани был схвачен и брошен в тюрьму.

Через несколько недель после этого события Низами закончил поэму "Лейли и Меджнун", которую он писал по заказу ширваншаха. Поэт решил лично отвезти поэму в Шемаху и добиться у Абульмузаффера освобождения великого Хагани. Сказано - сделано, - вместе со своим маленьким сыном Мухамддом он отправился в Шемаху - столицу Ширванского государства.

Поэты и просвещенные люди Ширвана, прослышав о приезде в Шемаху Низами, устроили ему торжественную встречу недалеко от города.

Все дивились бесстрашию Низами, который не побоялся приехать в Ширванское государство в столь мрачное время.

Отдохнув один день и побывав в бане, Низами надел праздничную одежду и вместе с сыном отправился во дворец хагана.

Придворные Абульмузаффера встретили его без всяких почестей. Поэт около часа прождал, сидя на веранде дворца, - ему сказали, будто хаган отдыхает после трапезы.