Меч истины
Шрифт:
– И всё же почему ты умираешь?
Я хотел спросить, собирается ли он сам избегнуть этой участи? Но воздержался от иронии - не стоит злить того, в чьей власти находишься. Его интересовала Правда Мечей. Что я должен отвечать ему?
– Ты хотел потолковать со мной, Преосвященный? Поверь, я охотнее разговариваю, когда меня не бьют.
Он подошёл ещё на шаг и стал вглядываться в моё лицо, болезненно щурясь. Так смотрит лекарь на отвратительную язву, загнившую рану.
– Ты называешь себя
– Люди прозвали меня так.
Он отмахнулся:
– Не важно. Почему ты решил, что обладаешь истиной? Какой истиной?
Это был странный диалог, где собеседники не слышат значения слов.
– Епископ, зачем ты приказал заманить меня в ловушку? Ты, христианин, любишь видеть собеседника избитым и связанным?
Что-то я задел в нём – он впервые посмотрел мне в глаза:
– Какое право имеешь ты, орудие зла, упрекать меня?
Право у меня было, так мне кажется. Право невинной жертвы.
Его смех более походил на кашель или стон:
– Ты – жертва, Визарий? Ты, бесчестной сделкой добывший себе возможность возвращаться из ада?
– О какой сделке ты говоришь, Преосвященный?
Холодный взгляд внезапно раскалился добела:
– Сколько мучеников отдали жизнь во имя Истины – и Господь не вернул ни одного из них обратно! Только Сыну Человеческому было под силу вновь обрести телесную жизнь на время. До Вознесения. Только Ему! Ты равняешь себя с Ним?
Как говорить с человеком, который не понимает твоего языка?
– Я не знаю твоего бога, Прокл. Я служу своему. Ты думаешь, что мой бог преподнёс мне дар? Это ошибка. Когда-то очень давно меня сделали орудием справедливости, и ничего не объяснили при этом. Меч не спрашивает, почему его вынимают из ножен. Так и я ничего не знаю о силе, которой мой бог наделил меня. Кроме одного: я не вправе поступать несправедливо. Иначе моя жизнь прервётся навсегда.
Он слушал с болезненным интересом.
– Да, ты полагаешь, что тебе дано право судить. И ты не задумался, что человеку не свойственно возвращаться из мёртвых. Ведь такова твоя награда за убийство?
– Я старался защищать тех, кто в этом нуждается.
– Ложь! – стены отразили возглас, он прозвучал неожиданно громко. – Ты не защищал, Визарий! Я сам видел чёрную тень нечистого духа, стоящую за твоей спиной! Ты убивал. Богопротивное ремесло ты смешал с богопротивной гордыней. И дьявол дал тебе силу сеять зло бесконечно долго…
Этот человек поразительно умел владеть своими чувствами. Он не успел закончить фразу, а голос вновь звучал очень ровно:
– … и я хочу знать, как много у тебя этой силы?
– Священник, я не могу ответить на твои вопросы, потому что ты задаёшь их на непонятном мне языке.
Прокл снова приблизился:
– Хорошо, я спрошу
В первый раз меня приглашали заняться делом таким неожиданным образом. Наёмный убийца? Кажется, я знал в Истрополе всех.
– Кто этот человек?
– Это имеет значение? Ты его не знаешь. Ну, так что? Принести тебе меч?
Он всерьёз уверен, что я приму его предложение? Или это новая ловушка?
– Прости, епископ, я не гожусь на роль палача. И не возьмусь за оружие, если не буду уверен в вине этого человека.
– Его вина доказана. За ним тоже чёрная тень зла, видимая даже в ночи. Ты не веришь? Я так сказал. Моего слова недостаточно?
Я начал уставать от этой странной беседы. Меня обещали освободить, если я казню обвиняемого. Висеть достаточно утомительно.
– Скажи мне, Прокл, для чего тебе нужно видеть, как я убью этого человека? Он что-то сделал тебе? Ты хочешь мстить?
Епископ удалился, я уже не мог разглядеть лица. В подземелье было холодно, он ходил вдоль стены, зябко потирая худые руки. Потом кликнул кого-то из-за дверей и велел принести жаровню. И только после повернулся ко мне.
– Зачем тебе это знать? Я просто хочу увидеть, как столкнутся равновеликие силы зла. Чья возьмёт? Кого из вас Сатана пожелает оставить: того, кто был бесшумным и аккуратным средством погибели, или того, кто в безумной гордыне служил орудием соблазна? Зло да уничтожится злом.
Я снова катастрофически его не понимал. Но это было не важно.
– Я не могу выполнить твою просьбу, Преосвященный.
– Это не просьба, Визарий! Это даже не приказ. Ты не можешь не сделать этого, ты убийца!
– Я не убийца и не палач, епископ. Жаль, что ты этого не понимаешь.
Он снова стоял очень близко и словно тянулся к моему лицу. Я гораздо длиннее, кроме того, меня вздёрнули довольно высоко, но Прокл и не замечал этого.
– Что же мешает тебе? Воля твоего бестелесного спутника?
Провалиться тебе со своими фантазиями!
– У меня есть совесть!
– Совесть?! Подлая тварь! Совесть – чтобы зарабатывать убийством? Убивать, брать за это деньги, быть спокойным и гордым. И слабые души будут видеть в этом руку Господа? Через тебя пытаться постигнуть божественный промысел? Через тебя, чудовище?!
Что-то звучало в этом знакомое, но я слишком устал, чтобы понять до конца…
– Давид… что с ним?
Кажется, я догадался верно, потому что из его уст вырвалось что-то, похожее на стон или рычание. Но он быстро взял себя в руки: