Меч истины
Шрифт:
Метос оказался не только кузнецом. Он был сведущ в лечении. Когда я заметил это, он сказал:
– Опыт показал, что медицине стоило научиться.
Да, у него в этом смысле богатый опыт. Даже неловко вспоминать о своих болячках.
– Ты сам-то как? Печень не болит?
Мгновенный взгляд был резким, а потом глаза вдруг улыбнулись.
– Беда с грамотеями. Ничего от них не скроешь!
– Ты носишь единственное в своём роде кольцо, которое нельзя снять. Я должен был узнать ещё тогда.
Теперь улыбались губы, глаза же
– Снять можно, не хочется возиться. Я сдуру делал его, не взяв в расчет, что после векового плена мои пальцы были слишком худыми.
Эрик, обнаружившийся подле, широко ухмыльнулся:
– А что я говорил тебе, Умник? Этот парень может узнать всё и обо всех, если дать ему возможность и немножко времени. Меч Истины – как есть!
Вот об этом теперь не надо! Всё происходившее было похоже на сказку, какие я выдумывал в детстве, когда ко мне являлись герои любимых книг. И возвращаться в кошмар последующей жизни, приведший меня, ослабевшего и изувеченного, на край могилы, было совсем ни к чему.
– Я не горжусь своим ремеслом, Геракл.
– А я не горжусь этим дурацким именем. Если ты не против, называй меня как-нибудь иначе! Мы с Умником изрядно поднаторели, выдумывая себе новые имена. Старые, знаешь ли, через какую-то сотню лет начинают вызывать нездоровый интерес.
Этот нездоровый интерес я увидел в глазах Давида, неведомо каким образом вдруг оказавшегося в изножье кровати. Не думаю, чтобы он читал классическую литературу и знал, кто они. Юноша выглядел осунувшимся и несчастным.
– Давид? Ты здесь?
Кажется, он очень хотел раствориться, когда понял, что я его вижу. Но Эрик немедленно разрешил недоразумение:
– Если бы не он, Визарий, тебя бы здесь тоже не было. Парень очень удачно поведал твою историю первым встречным. Вот мы и вывалились, как «боги из машины». И не случайно, заметь. С Метосом случайностей не бывает: если ему втемяшилось, что мы должны быть к означенному сроку в Истрополе – понимай так, что к этому сроку в Истрополе какая-то пакость будет.
Да, наверное, я мог догадаться об этом сам. Злости на Давида я не испытывал. Хотелось просто забыть о нём, как и обо всём прочем. Только один вопрос:
– Мои близкие…
Он отозвался немедленно:
– Они ушли. Я предупредил галла, и они ушли.
– Ушли, не сомневайся. Я проверял, - пробурчал Эрик.
Вот. Теперь мне действительно нечего больше желать. И, в общем, нет причин мучить себя дальнейшим усилием. Я сполз на подушки.
– Э, нет! – сказал Метос. – Вставай, ты можешь, если хватает сил на пустые разговоры. Опирайся на меч и вставай. Не бойся, он выдержит.
– Какой меч?
Но черен уже уютно лёг в ладонь, неожиданно обогрев её, словно рука друга.
– Я сломал его…
– Ты не его сломал. Извини, тот меч я сделал с изъяном. Когда-то он должен был тебя подвести. Этот совсем не таков.
Не знаю, каким образом, но я это вполне ощущал. Дело не в балансировке или упругости.
Внезапно оказалось, что я уже стою на ледяном мозаичном полу, и клинок, на который я опираюсь, норовит согнуться в дугу, но всё же держит.
– Для начала хватит! – воскликнул Метос, и Эрик торопливо и бережно вернул меня в кровать. На этот раз от его объятий я не потерял сознание.
– Подышал? Хорошо. Через час повторим, - бессмертный лекарь отошёл туда, где стояла клепсидра.
Вот тогда я снова задал свой вопрос. И он не то, что не желал ответить, а стал просто дразниться. Но тут в комнату вошёл Авл Требий и пригласил гостей в трапезную. А я уснул, едва мои спасители отвернулись.
*
Христиане верят, что всё совершённое нами, возвращается сторицей. Не знаю, по этой логике Мейрхион должен был задушить меня подушкой во сне. Несколько лет назад я избил его и своротил ему нос, сделав без того непривлекательное лицо ещё более устрашающим. Вместо этого Авл Требий спасал меня, укрывая в своём доме, когда ищейки епископа разыскивали Визария по всему Истрополю. В этом доме я вновь учился ходить и дышать, и хозяин ни словом не поминал о нашей размолвке.
Мне тоже не хотелось ни о чём вспоминать. Я стал поразительно равнодушным, и только Метосу удавалось вывести меня из апатии. Он заставлял трудиться мой разум – пожалуй, единственную часть меня, которая не была отбитой и переломанной. Он даже мог заставить меня злиться, когда не хотел отвечать на мой вопрос. Я злился и делал то, на что не был способен в спокойном состоянии. Чаще всего подобным образом он понуждал меня встать.
Ходьба не желала делаться лёгкой и привычной. Я по-прежнему долго надрывно кашлял, выплёвывая сгустки крови. Но неумолимый Метос снова совал мне в руку меч, я ощущал в себе силу и вставал. А потом бродил по остывшим комнатам, с трудом волоча ноги, пока не становилось темно в глазах.
Меня переполняла горечь. Она казалась мне похожей на запёкшуюся кровь, которая собиралась в лёгких, мешая дышать. Порой я даже ненавидел этого бессмертного, который обрёк меня на путь меча, а теперь не давал спокойно уйти, продлевая мои мучения. Ещё больше я злился, что он не хотел отвечать прямо. Когда окрепну, обязательно сломаю нос и ему.
Однажды, когда я закончил свои бессильные блуждания и опустился на кровать, мой взгляд упёрся в этот новый клинок, который Метос отковал, когда я был при смерти. Остриё давно должно было затупиться – столько раз я на него опирался. Болезнь сделала меня худым, как палка, но кости тоже что-то весят. Вопреки этому сталь выдерживала, и лезвие не тупилось.