Меч Королей
Шрифт:
— Послы доброй воли пытаются заключить соглашение, — едва слышно произнес отец Эдвин.
Я оставил его слова без внимания. Этим людям не нужно говорить, что добрая воля Этельхельма распространяется только на членов его семьи. Воины вокруг Меревала уставились в землю, явно не желая возрождать старый спор о том, куда Меревалу отправить войска. Тем не менее, и мне, и Меревалу было ясно, что он слишком осторожничает.
— У кого больше людей? — спросил я. — У Этельхельма или у Этельстана?
Мгновение все молчали, хотя
— У Этельхельма, — наконец признал Меревал.
— Так почему Этельхельм ведет переговоры? — спросил я. — Если у него больше людей, почему он не атакует? — Снова все промолчали. — Он ведет переговоры, потому что хочет выиграть время. Время, чтобы собрать огромную армию в Лундене, собрать всех своих последователей из Восточной Англии. И он будет продолжать переговоры, пока его армия не станет настолько огромной, что у Этельстана не останется шансов победить. Говоришь, король Этельстан сторожит Темез?
— Да, — подтвердил Меревал.
— С двенадцатью сотнями воинов? И все рассеялись вдоль реки?
— Приходится охранять все мосты и броды, — признал Меревал.
— А сколько западных саксов охраняют южный берег Темеза?
— Две тысячи? Три? — нерешительно предположил Меревал и озадачил меня вопросом: — Так как, по-твоему, должен поступить король Этельстан?
— Прекратить переговоры и сражаться, — сказал я, услышал гул согласия воинов, сидящих на скамьях. Я заметил, что именно молодые воины закивали первыми, хотя пара воинов постарше тоже что-то одобрительно пробормотала. — Ты говоришь, он в Викумуне? Значит, он должен напасть на Лунден, пока его не атаковал Этельхельм.
— Лорд Утред прав, — заявил Бритвульф. Его категоричное заявление не предполагало ответа, и воодушевленный молчанием, он продолжил: — Мы здесь только прохлаждаемся! Враг не посылает войска по дороге, и мы просто жиреем. Мы должны сражаться!
— Но как? — спросил Меревал. — И где? У Уэссекса вдвое больше воинов, чем у Мерсии!
— А если прождать еще дольше, — ответил я, — их будет в три раза больше.
— А ты как бы поступил? — спросил Хеорстан.
Ему не понравилось, как раньше я его перебил, и вопрос прозвучал почти насмешкой, определенно с вызовом.
— Я бы отрубил Уэссексу головы, — таким был мой ответ. — Говоришь, Этельхельм и его говнюк-племянник в Лундене?
— Так нам сказали, — ответил Меревал.
— А я не так давно был в Лундене и знаю, что люди из Восточной Англии не хотят сражаться. Не хотят умирать за Уэссекс. Они хотят вернуться домой собирать урожай. Если мы отрежем Уэссексу две головы, они будут нам благодарны.
— Две головы? — переспросил отец Эдвин.
— Этельхельма и Этельвирда, — резко ответил я. — Мы найдем их и убьем.
— Аминь, — сказал Бритвульф.
— И как же мы это сделаем? — все еще с вызовом спросил Хеорстан.
И я рассказал.
— Я родился
Я уставился на него.
— Крупным?
— Так говорила моя мать. Рассказывала, что по ощущениям как будто рожала целого поросенка. Бедняга. Говорят, она страшно визжала, когда меня выдавливала.
— Очаровательно, — заметил я.
— Но сейчас я не такой уж и огромный. Не такой высокий как ты, например!
— Больше похож на ласку, чем на поросенка.
— Но при родах присутствовала одна мудрая женщина. — Финан проигнорировал мой сарказм. — Она умела читать по крови.
— Читать по крови?
— Предсказывать будущее! Она посмотрела на кровь на моём крохотном тельце, пока её не смыли.
— Крохотном тельце! — повторил я и расхохотался. От смеха заболели сломанные ребра. — Но это же колдовство, а я думал, что все ирландцы — христиане.
— Так и есть, но мы не прочь немного улучшить христианство капелькой безобидного колдовства, — ухмыльнулся он. — Так вот, она сказала, что я проживу долгую жизнь и умру в своей постели.
— И это всё?
— Всё. И та мудрая женщина никогда не ошибалась! А в Лундене у меня ведь не будет кровати, верно?
— Держись подальше от кроватей, — добавил я, — и будешь жить вечно. «А мне нужно избегать ячменя», — подумал я. Я догадывался, почему Финан начал рассказывать о пророчествах мудрой женщины. Хотел меня подбодрить. Он понимал, что мне не хочется возвращаться в Лунден, и я понуждаю Меревала атаковать только из-за того, что люди ждут, что я поведу их в бой. Но правда в том, что я хотел лишь отправиться по большому тракту домой, в Нортумбрию, и засесть за безопасными стенами Беббанбурга.
Но желая домашнего уюта и безопасности, мне не меньше хотелось спасти свою репутацию. Моя гордость уязвлена, а меч украден. Финан, уже давно мечтавший оказаться дома, теперь давил на меня, заставляя снова ввязаться в битву. Тоже беспокоился о своей репутации?
— Это большой риск, — сказал я ему.
— Конечно, риск! Вся жизнь — это риск! Неужели ты позволишь этому ублюдку Вармунду похваляться победой над тобой?
Я не ответил, но подумал, что все мы когда-нибудь умрем. А после смерти от нас останется только репутация. Так что придётся отправиться в Лунден, хочу я того или нет.
Вот почему в тот день сто восемьдесят воинов Меревала скребли свои щиты. У нас не было извести и почти не осталось дегтя, поэтому мы не пытались перекрасить щиты, а с помощью ножей и тесел стирали знак Этельстана — дракона с молнией в лапах. Очистив ивовые доски, раскаленными железными прутьями на светлом дереве выжигали темный крест. Это был грубый рисунок, не похожий ни на эмблему с тремя коронами, как у многих воинов Восточной Англии, ни на скачущего оленя Этельхельма, но это всё, что я мог придумать. Даже я сам возьму щит с христианским крестом.