Меч любви

Романович Роман

Ушастый покосился на Дарована, который сидел, будто лом проглотил, и помотал головой.

— Отлично. Фло, жги! А я пока займусь приготовлениями. Кстати, ушастик, ты чего замер? Кофе-то варить будешь?

Ушастый вздрогнул, вроде отмер, и я забыл про него, сосредоточившись на деле. Только что-то пошло сильно не так. Не у меня. У эльфа. Фло приготовила чашку кофе для Лодочника. Я взял её, как и свой молот. Подошёл к Харону, поставил чашку на молот и с помощью него доставил напиток адресату сквозь защитный барьер.

Чуть не уронил. Тяжесть такая навалилась, что от руки по всему телу болью прострелило,

но я не дрогнул, удержал и руку, и лицо, и кофе.

Харон степенно забрал чашку, принюхался. Ушастый этого не заметил, но я самую малость нарушил правила — подготовил чашку заранее. А как иначе? Попробуйте напоить солнце, океан или бурю — сразу поймёте, что стандартными решениями, которые можно сделать на коленке, не обойтись.

Пока Лодочник знакомился со вкусом кофе, эльф сделал то, чего делать никак было нельзя. Заглянул в глаза Харону. На него смертным и просто глазеть-то не рекомендуется. Даже у меня глаза щипать начало, что уж взять с ушастика. Я уставился на него, на кровавые дорожки из глаз и перевёл осуждающий взгляд на Дарована, который и сам, кажется, подзавис.

Или не поздавис, а прямо сейчас докладывал основе, что здесь происходит. Что-то из серии — этот придурок на стрелку такую братву привёл, что надо валить, пока целы!

Но ё-маё, они же мне так всё удовольствие испортят!

Помогать врагу не хотелось, но ещё меньше хотелось, чтобы испортили историю, поэтому я перегородил эльфу обвзор. Но было уже поздно.

— Мои глаза, — рыдал он кровавыми слезами. — Я не вижу… Не вижу…

Бам, и оплеуха, на этот раз с другой стороны, прилетела ему по лицу.

— Ты на дуэли, а не в детской песочнице. Соберись, ушастый! Или твоя душа на сотню лет перейдёт мне в услужение!

— Я… я… — Его голос дрожал.

— Ты должен сварить свой лучший кофе! — вбил я мысль в его голову с помощью Голоса. — Сегодня ты завариваешь для богов! Так и держись достойно!

— Но я ничего не вижу! — заблеял он.

— Мастеру не нужны глаза. Вари на ощупь и запах, — сказал я и обошёл его, переключившись на свои дела.

Теперь надо было разрулить и другие проблемы. Я бы сказал, что этих проблем подваливало с упорной настойчивостью.

Во-первых, мой взгляд зацепился за двух архимагов. Одного знакомого, который с топором и наместник Санкт-Петербурга, и второго незнакомого, но такого же противного. Стояли они вдалеке, я не видел, чтобы приземлялись, а значит… Либо под маскировкой пришли, и та слетела, либо ещё что. Я усмехнулся угрюмому Дровосеку и переключился на Дауру. Эта отбитая бежала сюда или, скорее, пыталась незаметно прокрасться.

Я перехватил её телекинезом за волосы и, как котёнка, утащил за стол к Фло. Сам тоже туда подошёл.

— Не смотри ему в глаза, если не хочешь повторить судьбу ушастого. И, Даура, веди себя скромнее, не позорься.

Та посмотрела на меня напрочь отбитым и счастливым взглядом, быстро-быстро закивала.

— Второй кофе для госпожи, — отчеканила Фло.

— Даура, будешь официанткой. Взяла и подала со всем почтением! Облажаешься и будешь до конца дней ходить в розовом!

Девушка захихикала и пошла относить кофе. С шоколадкой, конечно же. Если её, в смысле, Дауру сейчас развоплотит, та самая Блохина мне потом голову оторвёт.

Не развоплотило, и я облегчённо

перевёл дух.

Наконец я смог заняться тем делом, ради которого мы здесь и собрались.

История рванулась из меня наружу. Требовала выхода, била в набат моей души, рычала и хотела освободиться. Как оно раньше бывало, восприятие обострилось и сузилось. Я полностью отдался делу. Всё остальное стало неважным.

Любое зерно содержит в себе целую историю. Той земли, на которой оно росло. Тех рук, что его собирали. Того воздуха, что его обдувал. Для этой истории я выплавил с помощью магической ковки те жернова, что будут перемалывать зерна. В ход пошёл сплав мифрила и того огненного металла, что я добыл в мире глохарцев. Следом я закрутил воронку, что завяжет вкус и историю в нечто единое. Слова божественного языка вместе с рунами легли единой структурой. Эту часть я отработал заранее и хорошо знал, что буду делать. Теперь подставка и огонь. Ещё добавить трубку, закрутить её для усиления эффекта и подачи напитка в кружку. Я провозился минут десять, истратил весь резерв и от нагрузки аж вспотел.

— Ушастый! — крикнул я. — Лучше поторопись, потому что я уже готов начать рассказывать свои истории!

Эльф, как ни странно, не отставал. Что-то там варганил, золото римских рун так и сверкало.

— Как тебе кофе? — спросил я Харона, подойдя к нему.

— Необычно, — ответил он. — Людям доступны многие удовольствия.

— Боги выше этого, — горделиво сказала женщина.

Я посмотрел на неё и улыбнулся. По-доброму. Женщина ещё более горделиво вздёрнула носик.

Вернувшись к нашему столику, заварил первую чашку кофе. Хорошо, что заготовил целый набор посуды. Снова подойдя к Лодочнику, с помощью молота передал ему историю.

Что можно рассказать существу, которое вот уже несколько тысяч лет каждый день распределяет миллиарды душ? Многое. Можно рассказать о любви, но как-то это слишком банально. Можно было бы рассказать о смерти, но уж в этом Харон понимает получше меня. Можно было бы рассказать и о жизни, но это слишком очевидный ход.

Поэтому я рассказал о труде.

Говоря «рассказал», я не имел в виду, что это был какой-то конкретный рассказ. По правде говоря, я вообще не знал, что именно увидит, ощутит, услышит и почувствует Харон. Это была чистая импровизация, в которой на кон я поставил свою душу и кое-что не менее важное — репутацию. Потому что нет ничего опаснее для моего будущего, чем плохой кофе, который я заварил богам, призванным судьями в споре смертных.

Харон пил не спеша, и этот миг растянулся для меня на целую вечность. Лодочник вдохнул запах и посмаковал его. Слегка взболтал кружку и вдохнул ещё несколько раз. Наконец, сделал первый глоток.

Я был напряжён, подобен натянутой струне, которая лопнула, взорвалась внутри фейерверком, когда Харон улыбнулся.

— Уважение… — сказал Харон.

Представьте мудреца, который решил сказать вам нечто самое важное. Представьте горы, что пробудились ото сна и разомкнули уста. Представьте реку, глубокую и опасную, на глубине которой скрываются разные тайны, что шепчет вам. Я бы мог сказать ещё тысячу слов и не приблизиться к сути того, как говорил Харон. Божественный язык есть квинтэссенция смысла, и Лодочник был чертовски хорош в нём.