Меч любви
Шрифт:
Ушастый покосился на Дарована, который сидел, будто лом проглотил, и помотал головой.
— Отлично. Фло, жги! А я пока займусь приготовлениями. Кстати, ушастик, ты чего замер? Кофе-то варить будешь?
Ушастый вздрогнул, вроде отмер, и я забыл про него, сосредоточившись на деле. Только что-то пошло сильно не так. Не у меня. У эльфа. Фло приготовила чашку кофе для Лодочника. Я взял её, как и свой молот. Подошёл к Харону, поставил чашку на молот и с помощью него доставил напиток адресату сквозь защитный барьер.
Чуть не уронил. Тяжесть такая навалилась, что от руки по всему телу болью прострелило,
Харон степенно забрал чашку, принюхался. Ушастый этого не заметил, но я самую малость нарушил правила — подготовил чашку заранее. А как иначе? Попробуйте напоить солнце, океан или бурю — сразу поймёте, что стандартными решениями, которые можно сделать на коленке, не обойтись.
Пока Лодочник знакомился со вкусом кофе, эльф сделал то, чего делать никак было нельзя. Заглянул в глаза Харону. На него смертным и просто глазеть-то не рекомендуется. Даже у меня глаза щипать начало, что уж взять с ушастика. Я уставился на него, на кровавые дорожки из глаз и перевёл осуждающий взгляд на Дарована, который и сам, кажется, подзавис.
Или не поздавис, а прямо сейчас докладывал основе, что здесь происходит. Что-то из серии — этот придурок на стрелку такую братву привёл, что надо валить, пока целы!
Но ё-маё, они же мне так всё удовольствие испортят!
Помогать врагу не хотелось, но ещё меньше хотелось, чтобы испортили историю, поэтому я перегородил эльфу обвзор. Но было уже поздно.
— Мои глаза, — рыдал он кровавыми слезами. — Я не вижу… Не вижу…
Бам, и оплеуха, на этот раз с другой стороны, прилетела ему по лицу.
— Ты на дуэли, а не в детской песочнице. Соберись, ушастый! Или твоя душа на сотню лет перейдёт мне в услужение!
— Я… я… — Его голос дрожал.
— Ты должен сварить свой лучший кофе! — вбил я мысль в его голову с помощью Голоса. — Сегодня ты завариваешь для богов! Так и держись достойно!
— Но я ничего не вижу! — заблеял он.
— Мастеру не нужны глаза. Вари на ощупь и запах, — сказал я и обошёл его, переключившись на свои дела.
Теперь надо было разрулить и другие проблемы. Я бы сказал, что этих проблем подваливало с упорной настойчивостью.
Во-первых, мой взгляд зацепился за двух архимагов. Одного знакомого, который с топором и наместник Санкт-Петербурга, и второго незнакомого, но такого же противного. Стояли они вдалеке, я не видел, чтобы приземлялись, а значит… Либо под маскировкой пришли, и та слетела, либо ещё что. Я усмехнулся угрюмому Дровосеку и переключился на Дауру. Эта отбитая бежала сюда или, скорее, пыталась незаметно прокрасться.
Я перехватил её телекинезом за волосы и, как котёнка, утащил за стол к Фло. Сам тоже туда подошёл.
— Не смотри ему в глаза, если не хочешь повторить судьбу ушастого. И, Даура, веди себя скромнее, не позорься.
Та посмотрела на меня напрочь отбитым и счастливым взглядом, быстро-быстро закивала.
— Второй кофе для госпожи, — отчеканила Фло.
— Даура, будешь официанткой. Взяла и подала со всем почтением! Облажаешься и будешь до конца дней ходить в розовом!
Девушка захихикала и пошла относить кофе. С шоколадкой, конечно же. Если её, в смысле, Дауру сейчас развоплотит, та самая Блохина мне потом голову оторвёт.
Не развоплотило, и я облегчённо
Наконец я смог заняться тем делом, ради которого мы здесь и собрались.
История рванулась из меня наружу. Требовала выхода, била в набат моей души, рычала и хотела освободиться. Как оно раньше бывало, восприятие обострилось и сузилось. Я полностью отдался делу. Всё остальное стало неважным.
Любое зерно содержит в себе целую историю. Той земли, на которой оно росло. Тех рук, что его собирали. Того воздуха, что его обдувал. Для этой истории я выплавил с помощью магической ковки те жернова, что будут перемалывать зерна. В ход пошёл сплав мифрила и того огненного металла, что я добыл в мире глохарцев. Следом я закрутил воронку, что завяжет вкус и историю в нечто единое. Слова божественного языка вместе с рунами легли единой структурой. Эту часть я отработал заранее и хорошо знал, что буду делать. Теперь подставка и огонь. Ещё добавить трубку, закрутить её для усиления эффекта и подачи напитка в кружку. Я провозился минут десять, истратил весь резерв и от нагрузки аж вспотел.
— Ушастый! — крикнул я. — Лучше поторопись, потому что я уже готов начать рассказывать свои истории!
Эльф, как ни странно, не отставал. Что-то там варганил, золото римских рун так и сверкало.
— Как тебе кофе? — спросил я Харона, подойдя к нему.
— Необычно, — ответил он. — Людям доступны многие удовольствия.
— Боги выше этого, — горделиво сказала женщина.
Я посмотрел на неё и улыбнулся. По-доброму. Женщина ещё более горделиво вздёрнула носик.
Вернувшись к нашему столику, заварил первую чашку кофе. Хорошо, что заготовил целый набор посуды. Снова подойдя к Лодочнику, с помощью молота передал ему историю.
Что можно рассказать существу, которое вот уже несколько тысяч лет каждый день распределяет миллиарды душ? Многое. Можно рассказать о любви, но как-то это слишком банально. Можно было бы рассказать о смерти, но уж в этом Харон понимает получше меня. Можно было бы рассказать и о жизни, но это слишком очевидный ход.
Поэтому я рассказал о труде.
Говоря «рассказал», я не имел в виду, что это был какой-то конкретный рассказ. По правде говоря, я вообще не знал, что именно увидит, ощутит, услышит и почувствует Харон. Это была чистая импровизация, в которой на кон я поставил свою душу и кое-что не менее важное — репутацию. Потому что нет ничего опаснее для моего будущего, чем плохой кофе, который я заварил богам, призванным судьями в споре смертных.
Харон пил не спеша, и этот миг растянулся для меня на целую вечность. Лодочник вдохнул запах и посмаковал его. Слегка взболтал кружку и вдохнул ещё несколько раз. Наконец, сделал первый глоток.
Я был напряжён, подобен натянутой струне, которая лопнула, взорвалась внутри фейерверком, когда Харон улыбнулся.
— Уважение… — сказал Харон.
Представьте мудреца, который решил сказать вам нечто самое важное. Представьте горы, что пробудились ото сна и разомкнули уста. Представьте реку, глубокую и опасную, на глубине которой скрываются разные тайны, что шепчет вам. Я бы мог сказать ещё тысячу слов и не приблизиться к сути того, как говорил Харон. Божественный язык есть квинтэссенция смысла, и Лодочник был чертовски хорош в нём.