Меч между мной и тобой (сборник)
Шрифт:
Зайдя в чашу, она, не сдерживая себя, громко разрыдалась; она ничего не понимала в себе; такой боли и унижения еще не случалось в ее жизни. Ее будто током било, так сотрясалось все тело, плечи, руки…
В зимовье она вернулась затемно.
Через месяц она забеременела. Через четыре месяца об этом узнали все. Бригада не верила своим глазам.
– Кто? – спросил Егор. Он выставил всех из зимовья, посадил ее напротив себя и сверлил глазами. – Кто?! – закричал он.
Она не смела смотреть
– Ну?! – он так хлопнул кулаком по нарам, что на другом конце жердин подпрыгнула подушка и свалилась на пол.
– Не наши, – прошептала она.
– Кто, кто? – как в заклинании повторял он.
– Помнишь, я была в поселке…
– Когда? Только не врать! Убью!
– Ну, тогда… после того, как я приходила к тебе на Неруссу. Когда ездила потом в поселок, за продуктами.
– Ну?!
– Там все и случилось…
Он смотрел на нее как на сумасшедшую. Не верил. Не мог и не хотел верить.
– Кто он? – снова спросил он, на этот раз совсем тихо.
– Кажется, студент. Из Ленинграда. Они там ехали дальше, на восточный участок, кажется. Пригласили меня. Выпили. Я толком не помню ничего…
– Дура! – закричал он. – Дрянь! Учти, будешь рожать. Рожать будешь!
– Буду, – покорно согласилась она.
– Будет она! – взвился он. – Да ты хоть понимаешь, что наделала?! Мы ее берегли, берегли, а она…
– Я не знаю… я сама не своя была… Я назло, нарочно…
Они посмотрели друг другу в глаза. И все стало понятно теперь. Но было поздно. Поздно…
Рожала она в поселке. Потом Юльку забрали в зимовье. Воспитывали бригадой. Нянчились по очереди.
Ропота никакого. Никогда.
Говорили так: наша Юлька, бригадная.
Каждое утро Екатерина Марковна отводила Юльку в ясли, каждый вечер забирала ее. И будто спала туманная пелена с жизни. Крутилась, вертелась, уставала, но словно глотнула свежего воздуха. Помолодела, подобралась в теле, как если бы расцвела еще одной, более зрелой, женственностью.
Ясли находились на Песчаной, и нет ничего удивительного, что однажды Екатерина Марковна с Юлькой столкнулась с Семеном Семеновичем. С момента последней встречи прошло месяца два с половиной.
Лето. Вечер. Душно в Москве.
Нуйкин поминутно вытирал пот со лба чистым, свежо пахнущим одеколоном платком.
– А Тося уехала, – как какую-то очень радостную весть сообщила Екатерина Марковна.
– Уговорили ее оставить Юльку в Москве? – спросил Нуйкин.
– О, вы догадливый! – рассмеялась Екатерина Марковна. – Если б вы знали, скольких трудов это стоило!
Нуйкин поманил Юлю на руки:
– Ну, пойдешь к дяде в гости?
Юля настороженно-вопросительно посмотрела на бабушку. И покрепче ухватилась за ее ладошку.
– Кстати, вот здесь я и живу, – показал Нуйкин на дом. – Не хотите заглянуть? Правда, на посторонний взгляд у нас не совсем, конечно…
– Право, не знаю, – заколебалась Екатерина
– Ну, как хотите, – проговорил Нуйкин; он не обиделся, нет, просто сказал, как сказалось, а ей послышалось, будто он обиделся, и она тут же добавила:
– Впрочем, можно, конечно. Правда, Юлька?
Юля важно кивнула, хотя вряд ли понимала, о чем вообще идет речь.
– Угощу вас знаете чем? Фирменным кексом! – пообещал Нуйкин.
Они вошли в подъезд мрачного, тяжелого в своих архитектурных излишествах дома, в котором, чувствовалось, жили не простые жильцы. Жили избранные.
Дверь, в которую Нуйкин вставил ключ, находилась на первом этаже, сразу, как только пройдешь вахтера и поднимешься по мраморной лестнице с перилами из чугунного литья. Квартира, однако, оказалась совсем крохотной; даже, наверное, и квартирой ее назвать было нельзя – небольшая комната и чуть левей от прихожей – кухонька; больше похоже на подсобное помещение или на жилье для сторожа.
– Не удивляйтесь и не пугайтесь, Екатерина Марковна, – предупредил Нуйкин. – Здесь живет мой друг, холостяк. Вот позвал меня к себе. Живем теперь вдвоем…
Увидеть всего этого Екатерина Марковна никак не ожидала. Посредине комнаты стоял круглый, даже не полированный, а просто крашеный, самый запростецкий стол; четыре табуретки самодельного изготовления, диван, старинный обшарпанный буфет, деревянная кровать, на которой вместо матраца, было видно, настелены доски, поверх досок – тряпица, не тряпица – простыня, ну а дальше – одеяло, две подушки, накидка. Что еще? Окно (комната слепая, темная, мрачная) занавешено простенькой шторкой. Еще что? Из обстановки, пожалуй, все. Но главное – книги: везде, где только можно, лежали то стопкой, то грудой, то небрежно разбросанные, то аккуратно сложенные книги, книги, книги…
– Чем занимается ваш друг? – удивленно спросила Екатерина Марковна.
– Сережа-то? Сережа – сторож, – ответил Нуйкин. И тут же, почти без перехода: – Вы располагайтесь, Екатерина Марковна. Я сейчас… чай поставлю… И кекс… Вот, это главное – фирменным кексом вас угощу! Я же обещал!..
Непонятно, что имел в виду Нуйкин, называя кекс «фирменным». Когда сели пить чай, кекс оказался самым обычным, заурядным, в любой булочной такой продается.
– А что за секрет в вашем кексе? – поинтересовалась Екатерина Марковна.
– Как что за секрет? – удивился Нуйкин. – Это же кекс из булочной, где я работаю!
– Ах, вон что, – рассмеялась Екатерина Марковна. Юля, глядя на бабушку, рассмеялась тоже, хотя наверняка не понимала, почему бабушка смеется.
Рассмеялся и Нуйкин:
– Ловко я вас поймал на крючок?
– Даже и не знала, что вы шутить умеете. Как-то непохоже на вас.
– А многое ли в нас похоже на то, какими мы являемся в действительности?
– В самом деле, – согласилась Екатерина Марковна. – Юлечка, хочешь посмотреть картинки в книжке?