Меч судьбы

Скороходова Татьяна Николаевна

– Кошка окотилась, - буркнул Никодимус.

Волк поднял голову, втянул воздух. Колдун невольно съежился, но обошлось. Правда, померещилось, что зверюга ухмыльнулась.

Черноволосая давно ушла. Сгустились сумерки, догорели свечи. Дракончик успел снова проголодаться, а белоголовая вампирша так и сидела у стола, закрыв глаза и постукивая изящными тонкими пальцами по деревянной столешнице.

***

Солнце, завершив круг по небу, передало скипетр брату-месяцу. Неслышно, легким шагом пришла ночь, взмахнув рукой в черной перчатке, рассыпала блестки звезд по темно-синему небу, повесила восковой серп над дремлющим лесом. Пробило

полночь. Колдун прислушался. За стеной, где притаилась вампирша, не слышалось ни звука. Он всей своей старой, побитой годами шкурой, ощущал чуждое присутствие. Да ещё жутко мешал волчий вой. Душераздирающие звуки плыли над лесом, перекликаясь с истошным лаем собак в деревне неподалеку. Ольга, как ему представилась вампирша, всучила ему кулон с сапфиром, строго-настрого предупредив, сверкая разноцветными глазищами, что обряд надо завершить, когда артефакт ярко засветится. Старик нервничал. Как тут углядишь, когда в голове хозяйничает непрошенная гостья, а волчий вой выворачивает душу?

Черноволосая лежала на скупо застеленной постели, закрыв глаза и молча ожидая смерти. Мельком глянув на серую дырявую простынь, она не сказала ни слова, ему даже показалось, что едва заметная улыбка тронула губы. Он думал, девица не вернется, но она пришла. В своей черной куртке, в тех же штанах, с тем же выражением глаз, которое старик будет помнить до конца дней. Единственное, что изменилось со вчерашнего дня, это запах. Запах чисто вымытого тела с тихим, ненавязчивым ароматом эльфийской розы.

Он приступил к обряду. Древние, мертвые слова падали в ночь, расходясь кругами силы, взывая к смерти и даря жизнь. Читая заклинание, краем глаза следил за цветом сапфира. Камень посветлел, замерцал. Никодимус оборвал нить жизни, сел, глядя перед собой. В голове всё крутились слова умершей: "Знаешь, колдун, мы живем во лжи. Жизнь, смерть, черное, белое, добро, зло... Всего лишь слова, понятия. Мы сами себя наказываем, режем по живому, деля Мир пополам. Вспомни грозу. Вспомни, как во мраке сверкает молния... Мы, веды, взываем к Матери. Вы - поклоняетесь Жрице. Я не боюсь смерти. Я поняла, колдун. Богиня - едина, она одна. Так было, так есть и так будет ".

По другую сторону леса, в богато обставленной комнате замка, на роскошном покрывале лежал Вейр, зажав в мертвых пальцах прядь черных волос.

Тихо открылась дверь. Киннан вошел, бесшумно ступая по паркету, цепким взглядом окинул комнату и долго, молча смотрел на мертвое лицо друга. Сказал тихо:

– Благодарю. Ты всё сделал правильно, колдун. Теперь остается только ждать.

Томас сглотнул. Служба у князя была непыльной работенкой, и он знать не знал и думать не думал, что судьба приведет к нему таких клиентов. Один, со скуластым лицом хищника, не попросил, потребовал ледяным голосом провести убийственный для себя обряд. Другой, с тонким шрамом на морде... Он ночь не спал, всё вспоминал взгляд невозмутимых карих глаз и обещания, что с ним, Томасом, сделают, если он нарушит ритуал. Надо же, такой с виду весь из себя благородный, за версту видать, а на самом деле - хладнокровный, как змея, убийца. Томас посмотрел на ярко-синий сапфир, на постель. Всё кончено.

Клиент мертв.

Киннан сел, закрыл глаза. Подошел волчонок, оперся лапами о колени. Потрепав мягкие уши, охотник устроился поудобнее и стал ждать. Ещё оставался крохотный, невероятный шанс. Они с Ольгой пошли на смертельный риск, но это была единственная возможность спасти друзей.

***

В избушке на краю

леса было тихо. Посапывал за стеной дракончик, вампирша, скользнув взглядом по лицу мертвой подруги, вышла из дому. Колдун побрел следом и замер на пороге, глядя в ночь. Что-то надвигалось. Туман подступил к крыльцу, лизнул ноги гостьи, сидевшей на ступенях. Она обернулась:

– Что скажешь? Надежда ещё есть?

Он пожал плечами, уставился на ноги. Сапоги бы не худо новые прикупить...

Волчий вой захлебнулся, грянула тишина. Гостья ахнула. Ветер стих, словно перед бурей. Странное чувство теплой, ласковой руки, коснувшейся лица, и всеобъемлющего счастья охватило старика. Вспомнилось - ему пятнадцать и он первый раз поцеловал хохотушку-соседку. Никодимус поднял голову. В ночном небе, мерцая, кружило огромное колесо. Знак Коловорота... Серо-белые круги сжимались, пульсировали, сходясь и расходясь в неспешном завораживающем танце. Колдун и вампирша затихли в благоговейном молчании. Карусель ускорилась, пятна слились, превратились в мерцающий круг, края расцветились ярким белым светом. Ослепив, видение сжалось, полыхнуло последний раз, и исчезло без следа. Старик прерывисто вздохнул.

Волк лизнул морду рыжей подружки, вскинул голову и коротко, победно провыл.

Во все небо раскинулась, сияла радуга.

***

Томас места себе не находил. В доме мертвец, а клятый гость так и сидит с закрытыми глазами и даже, кажется, улыбается. Колдун взял саван, развернул и повернулся к телу. Ткань выскользнула из рук.

Вейр смотрел в окно. Улыбался. Он знал - там, за лесом, улыбается она.

Глава 26

Заключительная

– Зоря, Зо-ря! Папка сказал, помрет без тебя!
– завопил Данко, влетев в дом, словно снаряд из пращи. Громыхнула дверь, Север насторожился, оглядел гостя с ног до головы и вновь уронил морду на лапы. Данко так часто влетал к нам, что волк стал считать его своим.

– Твой папка и Всевидящего переживет, - буркнула я, перекинув за спину косу, которая так и норовила окунуться в грязную воду.

– Та не! Не он! Сказал, ведьму звать, потому как жилец вот-вот копыта отбросит, - Данко не сводил зачарованных глаз с моих скромных прелестей.

Я выжала рушник и бросила в кадку к уже постиранным простыням и наволочкам. Ну почему, почему магия может лечить, изгонять и убивать, а справиться с грязным бельем не в силах? Знавали мы одного ... любителя белого, только его и дух простыл вместе с секретом белых рубашек.

Данко подскакивал на месте, как заведенный, этот ребенок даже во сне куда-то бежал, не забывая, впрочем, пялиться блестящими глазенками на влажную рубаху, облепившую мою грудь. На что там пялиться, и раньше было не на что смотреть, а после моих приключений и вовсе кожа да кости остались, да и седая прядь не красила. Лида ворчала, что узнает меня по грохоту костей, когда выхожу из дому.

– А ну, брысь во двор!
– цыкнула я на постреленка, который не спешил выполнять мой приказ.

Данко вылетел во двор, грохнув дверью, по спине, влажным рукам потянуло холодом. Так и простыть недолго... Пусть. Чем хуже, тем лучше. Для всех.

Переодевшись в сухую одежду, я накинула короткий, легкий тулуп, взяла с лавки у дверей сумку с настоями и мазями и вышла на крыльцо. Лида замерла с лопатой в руках, глянула на меня, но промолчала и рьяно принялась очищать дорожку, как будто несчастная была виновна в моих бедах.