Меч Тенгри (сборник)

Зайдуллин Ркаил

– Хватит и того, что мы с тобой всю жизнь горбатились в селе, – кипятилась в разговоре с отцом мать. – Я не пожелаю такой участи единственному сыну. Город – он и есть город. Тепло проведено, вода течёт. Сено для скота всё лето заготавливать не надо.

И она упрямо положила на стол свои потрескавшиеся, натруженные руки.

– Ты всё-таки подумай ещё раз, – спокойно говорил отец, который до этого совсем не умел перечить жене. – Мы уже стареем. Если уедет Шамиль, очаг наш захиреет. Кто будет заботиться о нас на старости лет?

У Шамиля были ещё

четыре старшие сестры, все замужем, и все разъехались кто куда.

– Когда Шамиль получит в городе квартиру, то и нас к себе позовёт, – упорствовала мать.

Отец, что-то ворча, побрёл к двери, где стояли чёсанки и висела засаленная фуфайка, и стал одеваться.

– Куда опять собрался? – вскинулась мать.

– Как куда? На ферму, – спокойно ответил отец. Он работал скотником в колхозе.

– Убери навоз в коровнике, – сказал Шамилю отец и ушёл.

Эх, прибраться бы сейчас в коровнике, покидать навоз до седьмого пота! Господи, Шамиль уже забыл, как хорошо пахнет навоз, как он щекочет ноздри! Интересно, что делает сейчас мама? Теперь осталась она одна-одинёшенька в пустом деревенском доме. Уже в тюрьме узнал Шамиль, что отца насмерть придавило в лесу упавшим бревном. Сжав скорбное письмо в руке, Шамиль отвернулся в угол. Сквозь туман времени проявлялся образ отца, то приближаясь, то удаляясь. Шаман пытался вспомнить голос отца, но не мог, и мучился от этого.

…Даже теперь на чердаке Шаман будто увидел грустные глаза отца. И казалось ему, что в этих глазах умещается весь необъятный мир, всё мироздание.

Провожая сына на автобусной остановке, отец сказал:

– Будет трудно – возвращайся, сынок.

И обнял его за плечи. Сын стеснительно подался в сторону – не маленький же он, в конце концов!

– Куда бы ты ни поехал, ничего тебе не принесут за просто так, за красивые глазки. Всюду придётся вкалывать, чтобы заработать на мало-мальски человеческую жизнь. Древние говорили: «Куда бы ты ни поехал, всюду за тобой будет следовать твоя чёрная борода». Ну а здесь, сынок… – голос отца дрогнул. – Здесь, сынок, наш дом, наш очаг, могилы наших предков, наша родимая земля.

Как большинство детей, выросших в семье, где царила власть матери, Шаман с некоторой снисходительностью относился к отцу, поэтому не обратил особого внимания на его прощальные слова. Парня манила шумная городская жизнь, самостоятельность. И когда автобус отъехал, Шамиль лишь облегчённо вздохнул.

Шамана поселили в общежитии неподалёку от Центрального парка культуры и отдыха. Дверь комнаты была настежь открыта, а в самой комнате стояли только четыре кровати и стол со сломанной ножкой.

На кухне жарил картошку плешивый, бородатый мужик. Борода у него уже начала серебриться. Оказалось, это один из соседей Шамана.

– Петрович, – представился он, протягивая парню дрожащую руку. – Вот тут и живём, ха-ха! Картоха скоро поспеет. – Глаза мужичка как-то странно забегали. – Так что твоё вселение нужно отметить. Таков порядок, – сказал он.

Шаман хорошо знал этот порядок, поэтому с готовностью вынул

из сумки бутылку водки, присел за стол, придав себе вид бывалого рубахи-парня.

Морщинистое лицо Петровича будто сразу разгладилось, засветилось.

– Молодец, паря! – похвалил он Шамана. – Сразу видно: свой человек. Ну, наливай быстрей, а то думал, что умру с похмелья. И денег нема, как назло.

Потом, уже как «своему» человеку, он пожаловался: «Даже одеколона нет». Он притащил ещё не совсем дожаренную картошку.

– Недоваренная картоха даже полезнее для организма, – заверил он Шамана.

– Давай!

– Поехали!

Шаману понравился Петрович. Был он уже в годах, но принял Шамана – совсем ещё пацана – как равного себе. «Простые люди живут здесь», – подумал он.

Выпили пол-литра. Покрасневшие глаза Петровича покрылись какой-то мутной пеленой.

– Ты не думай, что я конченый человек, – начал хвастаться он. – В своё время я прорабом работал. Вот эту руку, – он протянул свою длань с тонкими полупрозрачными пальцами, – сам Табеев жал. Да! «Молодец, – говорит, – Петрович! Оправдываешь доверие партии». Потому что… Потому что…

Старик на какое-то время потерял нить мысли.

– Потому что, – продолжил он, – в мире наблюдается напряжённая международная обстановка. Потому что наймиты империализма вторглись в Анголу. Но с нашей помощью товарищ Аугустино Нето намнёт им холку…

Он пробормотал ещё что-то, доплёлся до кровати и уснул как убитый. Разве что храпел, как пять живых хряков.

Шаман вышел на балкон покурить. Он был рад, что так легко вошёл в новый мир. В общаге действительно жили люди простецкие. Каждый день они что-нибудь да «отмечали». Причина всегда находилась чрезвычайно уважительная: кто получил зарплату, кто – премию…

Однажды Витя – один из жильцов комнаты – заявился, победоносно размахивая ботиночными шнурками.

– Вот! – объявил он. – Шнурки купил!

– Хорошо сделал, – беспечно откликнулся Шаман. – Ботинки крепче будут.

– Обмыть надо! – воскликнул Витя, вынимая из кармана бутылку «Вермута».

Шаман поморщился: «Этой бормотухой только заборы красить».

Витя уселся на кровать уже в удручённом состоянии.

– Откуда же я деньги на водку возьму? – плаксиво протянул он. – Ты же сам, Шаман, должен мне деньги. Али забыл? Знаешь, сколько ты мне должен?

– Знаю. Пятьсот рублей, – мрачно ответил Шаман, уже жалея, что ввязался в этот разговор.

– Когда отдашь?

– С каждой зарплаты по частям буду отдавать, – ответил Шаман.

– Ха-ха! Поглядите на этого умника! – Витя повернулся к Петровичу. Тот выпучил глаза, словно видел Шамана впервые.

– Так нельзя, сынок, – сказал, наконец, Петрович. – долги надо отдавать вовремя.

…Дело в том, что в комнате каждый вечер резались в карты. Рано или поздно Шаман должен был присоединиться к картёжникам, и тогда… Тогда произошло то, что произошло.

– Из твоих восьмидесяти рублей зарплаты долг ты будешь отдавать мне до самой пенсии.