Меч Тристана

Скаландис Ант

— В течение двух минут ты еще имеешь возможность повернуть назад, — напомнил Мырддин.

Иван вздрогнул, оглянулся и долго смотрел на волшебника, с трудом понимая, кто это.

— Да вы что!.. — выговорил он наконец.

— Тогда на, держи, — сказал Мырддин и протянул ему «калаш» с потертым прикладом и со вторым магазином, который, приложив вверх тормашками, волшебник заботливо примотал к первому черной матерчатой изолентой.

ЭПИЛОГ ВТОРОЙ,

или

ПОСТ-ПРИМ-СКЕЛЬ

Маша вошла в подъезд, нашарила в кармане сумочки ключи и привычным

жестом открыла почтовый ящик, уже понимая, что делает это совершенно впустую. Ничего там быть не могло, кроме рекламной чепухи и надоевших хуже горькой редьки предложений об обмене, сдаче или продаже квартир в виде заляпанных тонером листочков, растиражированных на стареньком ксероксе, или в виде красивых буклетов, отпечатанных где-нибудь в Австрии — в зависимости от солидности конторы. Машу не интересовали ни те, ни другие. На любимую «Вечерку» она просто забыла подписаться в унылой суете прошедшего декабря. А рекламные газеты «Центр-плюс» и «Экстра-M» приносят только в конце недели. Сегодня же был понедельник. День тяжелый. Ничего там лежать не могло. Однако лежало.

Письмо. В обычном российском конверте.

Лет пятьдесят назад оно было бы треугольной формы, но за последние годы сложилась странная традиция не называть вещи своими именами. Участие в войне именуется теперь выполнением интернационального долга, несением службы в составе контингента специалистов или наведением конституционного порядка. Поэтому письма приходят не с фронта, а так, непонятно откуда. Знающий сам поймет, а остальным не надо. Как будто не только лейтенант ФСБ Горюнов, по и любой только что призванный мальчишка является страшно законспирированным бойцом невидимого фронта. «Вот именно, письма с невидимого фронта», — грустно улыбнулась Маша своей случайно придуманной мрачной шутке.

А долетел конвертик быстро. На моздокском штемпеле стояло пятое января. На московском — двенадцатое. С поправкой на войну и рождественские праздники — очень быстро. Снимая дубленку в прихожей, Маша чуть не оторвала пуговицу, а разуваясь, запуталась в собственных сапогах и едва не упала. Наконец открыла комнату, вошла и тут же поняла, что боится надорвать конверт. Радостный вихрь мыслей, захлестнувший ее еще на лестнице («Ваня жив, жив, жив!»), вдруг умчался куда-то, вытесненный вполне разумным сомнением: ведь иногда вдовам пересылают письма, написанные и полгода назад. Она, конечно, никакая не вдова, потому что и женой не была, но он же мог кому-то оставить Машин адрес, а по конверту и не разобрать, его ли рука…

С чего она, собственно, взяла?.. А вот с того! Она же видит! Видит сквозь конверт. Да, да. Не хотите — не верьте. Но у них с Иваном особое зрение, когда дело касается друг друга. Ведь она любит его, а он любит ее совершенно необычной любовью. Боже! Сколько они пережили вместе! Измены и разлуки, восторги и страдания, унижения и подвиги, испытание каленым железом и искушение остаться в раю… Три смерти пережили оба, по три каждый, а любовь осталась. Любовь Тристана и Изольды, любовь Ивана и Марьи…

«Остановись, подруга! Опять крыша поехала? — мысленно перебила она сама себя как можно грубее. — Нельзя так много читать, особенно на мертвых языках. В них есть особая магия, позволяющая проникать в прошлое не только духовно, но и телесно. Во бред-то! Но ты ведь помнишь, как была там. Признавайся, помнишь? Ну, значит, все, подруга, это — хана, тебя уже не вылечат…»

И

тут зазвонил телефон. Разумеется, в коридоре. Телефон был общий, но полгода назад соседи скинулись и купили радиоаппарат. Теперь каждый мог уносить трубку в собственную комнату и воображать себя в отдельной квартире. Маша успела подойти первой и не ошиблась. Это был Мартьянов с кафедры. Совершенно чокнутый мужик, впрочем, такой же, как и она сама — работал запоями и дома, и на даче, и в транспорте, и где угодно, и непонятно зачем. Жена от него ушла года три как, он с этим уже смирился. Что удивительно, к Маше ни разу не приставал, хотя она ему явно нравилась. На работе — общение в рамках служебной необходимости, и звонил всегда исключительно по делу. Данный случай исключением не стал.

— Привет, Машутка! (Чисто мартьяновское словотворчество).

— Привет, часа не прошло, как расстались. А ведь сидели допоздна.

— Да, но я тут полез в одну статью, а там по поводу двух имен — Гахалантина и Блиобериса полная чушня написана. У меня дома Мэлори на английском нет. Машут, ты не посмотришь, как они там пишутся, в точности, по буквам. Только по памяти не надо, ладно? Я и сам помню, но хочу себя проверить.

— Хорошо, подожди.

Маша положила трубку на стол, сняла с полки книгу, долго искать ее не пришлось, и раскрыла сначала на произвольной странице.

Интересная оказалась страница. Гравюра на дереве «Бой Тристана с драконом». Из первого издания книги «Смерть Артура», 1485 год.

Великий Томас Мэлори не знал автора этой гравюры и не указал его. Зато Маша этого древнего умельца помнила прекрасно. Лично была знакома. Имя его чуточку трудновато произносилось, но ничего, Маша еще и не такие звукосочетания осваивала. Гхамарндрил Красный. Да, именно он нарисовал тогда эту картинку. За несколько часов до последнего боя с Тристаном. Чья воля водила рукою мерзкого сенешаля? Кому отправлял он это послание в будущее? Уж не ей ли, Маше Изотовой? А кому еще? Ведь не Ивану же, который в жизни своей не открывал подобных книжек! Полтыщи лет прошло, прежде чем неизвестно где болтавшаяся ирландская картинка попала в виде гравюры в первое издание Мэлори. Разве бывают такие случайности?

Конечно, и раньше, и теперь все полагали, что на картинке этой в руке у Тристана щит. Но, пардон, где это было видано, чтобы в конце пятнадцатого века художник (пусть даже и от слова «худо») изображал щит размером едва ли не меньше головы бойца? Ведь на рисунке — герой, победитель, любое его оружие должно быть больше, а не меньше настоящего? И потом, какому сумасшедшему могло войти в голову, что рыцарь сует свой крошечный щит в зубы дракону да еще держит его в правой(!) руке. Не был Тристан левшой, ни тот настоящий, ни Ваня Горюнов! Ну не был…

Господи, о чем это она? Ведь Мартьянов ждет ее у телефона. Должно быть, уже долго ждет.

Маша мгновенно разыскала нужные страницы, продиктовала сослуживцу по буквам имена Рыцарей Круглого Стола, машинально выслушала слова благодарности и отключилась. В каком смысле отключилась? Да в любом. Она даже не помнила, как выносила трубку в коридор, как вернулась назад…

Теперь она снова сидела за столом. Справа — раскрытая книга с гравюрой, слева — письмо из Чечни, то есть из Моздока. В нем, внутри конверта, наверняка лежала разгадка, окончательный ответ на все вопросы. Или не окончательный?