Меч Тристана
Шрифт:
Какую-то жуткую неправду почувствовал Тристан в рассказе трувера, особенно не нравилось ему, что, кроме Изольды и Марка, рассказчик не назвал ни одного имени, даже пресловутого жениха из заморских стран объявить постеснялся, как будто этот парень — преступник и называть его фамилию до полного окончания следствия не положено. Что-то темное и гадкое чувствовалось в рассказе трувера. У Тристана даже руки зачесались: «Может, просто взять меч да и отрубить голову этому завистливому жалкому поэтишке, источающему яд гнусных сплетен?» Но уже в следующую секунду Тристан отмел привычную мысль. Во-первых, он уже достаточно намахался мечом и наубивался, даже здесь, в Арморике, и совсем
Дыма без огня не бывает, — продолжал он размышлять. — Машка, любимая Машка! Как ты там живешь без меня? Конечно, плохо. И не только в том смысле, что тебе плохо, но и в том смысле, что неправильно, гадко живешь. Я знаю, Машка, что ты у меня не ангел. Я всегда любил тебя и люблю такой, какая ты есть, я все прощу, но только сейчас, сегодня, может, нам лучше не встречаться. Ну, нагуляйся там вволю со всеми баронами и камеристками, со всеми слугами и собаками, раз уж моя волшебная собачка по той или иной причине к тебе не попала. А я не поеду искать ни Курнебрала, затерявшегося черт знает где, ни пропавшего кота Лоло вместе с радиоприемником, который слушают теперь какие-нибудь дикие зулусы или балуба на юге Африки (Почему балуба? При чем здесь Африка? Что за бред?), ни мою любимую и нежную девочку Машу… Пусть она лучше сама меня найдет. Кто у нас специалист по древней литературе? Вот тот пусть и проявит инициативу. А лично я в упор не помню, какой там следующий номер программы. Знаю только, что сумасшедших поляков с разведподготовкой и зловредных труверов, возводящих напраслину на Белокурую Изольду, согласно легенде не предполагалось. А вот поди ж ты — свалились на мою голову. Значит, мне с ними и разбираться. А ты, Машуня, давай дуй дальше по тексту. Пересечемся же мы где-нибудь? Обязательно пересечемся. Вот и славно. А пока мне и здесь хорошо».
— Слышь, трувер, вали отсюда, пока я добрый, точнее, пока я задумчивый Благодари Бога, что пожрать удалось на дармовщинку. А то вот сейчас посижу еще немного и велю отрубить тебе голову. Давай, приятель, давай побыстрее, песни петь я и сам умею…
А потом приехала из Арля Изольда Белорукая, нареченная сестра Кехейка, загадочная девушка, найденная Хавалином в волнах Ирландского моря точно в тот самый год, когда Тристан одолел Дракона Острова Эрин, вылезшего из Бездонных Пещер. Милое совпадение.
И теперь стало ясно, что это и не совпадение вовсе.
Перед Тристаном сошедшая по трапу с корабля на берег Арморики стояла настоящая Изольда — дочь короля Гормона и королевы Айсидоры. Несчастная принцесса, потерявшая все, включая память. Ах, Мырддин, Мырддин, что же ты натворил. Гуманист хренов! Интересные у вас там представления о добре и зле на вашем Втором уровне бытия! Или как он называл эту иную реальность — Высший Уровень, что ли? Выдал девушке, понимаешь, отступного бриллиантами и пустил по морю навстречу судьбе.
Плыви, Изольдочка, все твое детство и юность — ото фуфло. Мы его во временное пользование другой девушке отдали, а ты, дорогая, обретай новую жизнь, рисуй себе с нуля в свои двадцать. Какие наши годы!
Несчастное, забитое существо. Но как же хороша внешне! Как божественно прекрасна! Ведь точная копия Маши, а в глазах — ясный свет первозданной, никем не тронутой глупости. Некоторым, очевидно, именно это и нравилось, а Тристану — так сделалось страшно. Вон Рояль-то Нантский с ума сходил от Белорукой,
Крутились все эти мысли в голове Тристана с бешеной скоростью, и потому смотрел он на Изольду Белорукую бешеными глазами, а Кехейк, наивный, разумеется, взгляд такой принял за буйную и неуправляемую страсть, проснувшуюся вмиг в огрубевшей душе великого рыцаря. И заулыбался Кехейк. А тут еще девушка эта нежная шагнула к незнакомому рыцарю, просияла солнечной счастливой улыбкой и прошептала, вспоминая что-то свое, что-то очень важное, потаенное, интимное:
— Тантрис! Здравствуй, Тантрис!..
И тогда до Тристана дошло: она же его помнит, она его лечила тогда и вот вспомнила. Так велико было потрясение от этой встречи, что даже стертая память, стертая могучими силами иной реальности, пробудилась.
И значит, это судьба, значит деваться теперь некуда. Он должен будет все время находиться рядом с этой новой, точнее, наоборот — старой Изольдой, потому что первая по хронологии она. Он должен будет беречь ее от попыток вернуться в Ирландию, вспомнить родителей и окончательно развалить весь так тщательно выстроенный Мырддином сценарий, ведь тогда — полный кабздец, просто светопреставление!..
И Тристан пошел навстречу Изольде Белорукой с улыбкой и взял ее белые руки в свои. И это была уже почти помолвка. Ведь Хавалин только сказать забыл, точнее, специально не сказал, чтобы не сглазить, а на самом деле еще давно решил отдать свою дочь за Тристана. И отказываться в этой ситуации было — как в лицо плюнуть и старику, и лучшему на сегодняшний день другу своему, боевому товарищу Кехейку.
Официальный разговор между ними состоялся очень скоро, а брачная церемония тем более не заставила себя ждать, лишь только договорились в принципе, ведь помимо всего прочего Изольда Белорукая от Тристана без ума оказалась и рвалась стать женой его с откровенностью и бесстыдством кошки.
И настала их первая брачная ночь. И неожиданно Тристан понял, что даже не прикоснется к своей невесте. Понял, что совершил какую-то страшную, роковую ошибку. В чем она — было еще непонятно. Но сжимать в объятиях точную копию своей любимой, делать вид, что любишь просто куклу, соединяться в экстазе с одной лишь телесной оболочкой Маши-Изольды — хуже предательства, страшнее самого страшного греха, этого просто не можно было делать. Тристан думал про себя по-русски, и именно такой архаичный оборот выплыл у него из памяти: «не можно». «Не можно» звучало намного сильнее, чем «нельзя».
И ночь прошла, и он не прикоснулся к ней.
Потребовались, конечно, объяснения. Экспромт был слабенький, но убедительный: Тристан пожаловался на здоровье. Такой идиотской причины хватило ему на три ночи. Потом пришлось «расколоться». Он придумал, что после страшных смертных грехов, совершенных в далеких странах, вынужден был в одном древнейшем монастыре дать жестокий обет сроком на год.
И чего было не сказать про три года или про пять? Зашился, понимаешь, девочка, вколол себе этакую сексуальную «торпеду»! Ну что поделать, такой мужик тебе достался, терпи. Красивый плод, а скушать нельзя, не поспел еще!