Меч Тристана

Скаландис Ант

От таких ее слов Курнебрал не только не утешился, но завыл еще жалобнее:

— Как же не колоколец! Как же не звенел, когда я сам слышал. Сам! Это же магия! О горе мне, горе!..

Изольда прижала приемничек к уху и уловила слабенький-слабенький, но явственный шум радиопомех.

Работает машинка, ничего с ней не сделалось, просто батарейки подсели. Э-э, да тут не батарейки!..

Наконец Изольда заметила солнечный элемент и все поняла. Старательный оруженосец много дней таскал кота и приемник по морям, по лесам, тщательно скрывая ценный груз от посторонних глаз, а значит, и от дневного света. Вот аккумулятор и разрядился.

— Магический колоколец не сломался, — сообщила Изольда очень серьезным голосом. — Я поняла: он просто уснул. Но, кажется,

я знаю, как разбудить его. Если не сумею сама, призову мудрейших филидов. Не беспокойся, Кур, ты все сделал как надо. Спасибо тебе большое. Отдыхай теперь. А через несколько дней отправишься обратно, когда я придумаю, что послать Тристану в ответ. И пожалуйста, оставь меня сейчас одну, пойди на улицу, побеседуй там с Перинисом, он давно тебя не видел.

И Курнебрал, успокоившийся и довольный, вышел. Изольда долго шарила по всей клетке, ища хоть что-нибудь еще интересное. Не мог же он не написать ей ни строчки! Вот разгильдяй! Наконец нашла. Это был совсем маленький клочок бумаги, Да, именно бумаги. Из Китая, что ли? И написано на нем было чернилами всего четыре слова: «ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МАША. ИВАН». А больше и не надо было ничего. Остальное — при встрече. Остальное все равно словами не выразишь.

Посадив Гыню обратно в клетку, она велела Перинису отнести бесценный дар в замок и рассказать там всем, что купил он это диво специально для своей госпожи в порту Тинтайоля у купца с отплывающего судна. А за собою просила прислать нормальный кортеж — не возвращаться же через весь город в одиночестве, тем более что уже окончательно стемнело.

* * *

Приемничек, разумеется, заработал вновь, и уже к середине следующего дня Изольда развлекала себя и подданных волшебной музыкой, а ночь напролет слушала информационные выпуски на всех каналах. Вот это подарок! Потрясающе! Ай да Тристан, ай да сукин сын! В каком же бою можно было заслужить такое? Уж не совершал ли он свои путешествия не только в пространстве, но и во времени? Может, где-то там, в центре Европы, встретил Мырддина или еще какого колдуна и нашел способ прыгать в иную реальность? Что ж, значит, спасение не за горами. Глядишь, и не придется доигрывать до конца этот безумный спектакль. Право же, классический сюжет легенды о Тристане и Изольде надоел ей хуже горькой редьки. Если б не некоторые изящные дополнения, придуманные ими по ходу пьесы, можно было бы со скуки помереть…

Поток этих веселых мыслей прерван был совершенно неожиданно: одно из изящных дополнений впрыгнуло прямо к ней в покои через открытое окно. Хрупкая фигурка в темной накидке с капюшоном казалась порождением самой ночи, лунной и необычно теплой для октября месяца. Незваная гостья поначалу напутала Изольду до полусмерти, а затем обрадовала, быть может, не меньше, чем звуки русской речи в программах новостей.

В дрожащем свете факелов, откинув капюшон и сияя своей бесстыдно рыжей шевелюрой на фоне черного провала окна, стояла ее Бригитта.

— Не вели казнить, хозяйка! — выдохнула она, в изнеможении падая прямо в объятия королевы. — Прими обратно на службу.

— Господи Иисусе! Да откуда же ты взялась такая?!

— Я сбежала из монастыря, — всхлипывая и вздрагивая всем телом, поведала Бригитта. — Я не смогла там жить.

— Господи, как же ты сбежала оттуда? — удивленно спросила Изольда, прекрасно представлявшая себе, что такое средневековый монастырь.

— Ой, не спрашивай, хозяюшка, ой, не спрашивай! — запричитала бывшая камеристка. — Ну, придушила кого-то, разумеется, дай Бог не насмерть, не хочу лишний грех на душу брать, переоделась в чужое мирское платье, да и рванула прямо через ворота, спасибо Тристану, он многому обучил меня — и бегать, и прыгать, и драться… Я долго по лесам пряталась, а они за мною гонялись.

— Кто они, Бригитта?

— Ну, испанцы же.

— Господи, почему испанцы? — продолжала всплескивать руками Изольда.

Служанку свою любимую она уже усадила в кресло и налила ей в кружку горячего отвара шиповника с медом. Сама же ходила по комнате, не в силах справиться с нервной дрожью.

— Так

я же в испанском монастыре постриг приняла, аж под Сарагосой. А как попала туда? Ой, не спрашивай, хозяюшка, ой, не спрашивай, как прожила я почти целый год до Сарагосы, по каким морям, на каких кораблях, по каким городам, с какими людьми, по каким кабакам и дворам постоялым меня мотало. Я ж не хотела в монастырь. Я как увидела эти стены, еще здесь, в Кентербери, сразу поняла — не для меня это, не для меня, не смогу я Бога любить сильнее, чем людей, не смогу, но потом, когда через все прошла, когда меня однажды в Памплоне вшестером по очереди, по два раза, и мордой по столу возили, я тогда не то чтобы Бога возлюбила — я людей возненавидела и решилась, и ушла, и постриглась… Но это все равно не для меня, хозяюшка! Ну не сумела я там долго, ну не дают там разгуляться, а мне уж лучше шею под меч, лучше в огонь, в петлю, куда угодно — только не в монастырь… Вот и бежала я, Изольдочка, дорогая, не вели казнить!..

И она снова заревела, заливаясь слезами.

Но тут уже как раз королева начала успокаиваться.

— Господь с тобой, милая, о какой казни ты говоришь. Я любила тебя всегда и люблю сегодня, конечно, оставайся при мне, и я смогу тебя защитить. Мы не скажем королю Марку, что ты бежала из монастыря. Пусть об этом не знает никто в Корнуолле, кроме нас двоих, пусть это будет нашей тайной. А Марк по-прежнему любит меня, и если ты снова станешь моей камеристкой, он в любой ситуации возьмет тебя под свою опеку. Оставайся с нами, Бригитта, оставайся. Ты помнишь, я не гнала тебя и тогда, а все страшное, что было между нами, давно забыто. Ведь правда, Бригитта?

— О госпожа моя, конечно, госпожа моя! Как можно вспоминать друг другу такие давние грехи! Не лучше ли вспомнить, как нам было хорошо вместе?

— Конечно, лучше, моя дорогая, — согласилась Изольда.

Теперь они уже обе были абсолютно спокойны и радостны.

— Тебе надо прежде всего помыться с дороги. Верно, милая?

И они отправились в баню. А ведь была глубокая ночь, спали все, даже охрана, по случаю отсутствия короля Изольда разрешила им спать, оставив дежурным одного лишь Периниса. Ей хотелось спокойно, без свидетелей послушать радио. И вот как кстати оказалась эта пустота и тишина в замке. Как будто Всевышний в очередной раз ворожил Бригитте, избежавшей гибели уже столько раз.

Изольда отвела ее в баню, приготовила все что надо для мытья, ну и, конечно, осталась там сама. Нетрудно догадаться, чем это закончилось. Все-таки они по-настоящему любили друг друга и по-настоящему соскучились. И нежность их была бесконечна, безгранична, они просто горели обе в огне этой нежности, взлеты восторга следовали один за одним, все чаще, чаще, все глубже, все сильнее — до полного изнеможения.

И красавец кот смотрел на них из темного угла огромными красными глазами, а приемник был настроен на «Русское радио», и славные, заводные, бездумные песни конца двадцатого века делали всю эту картину окончательно сюрреалистической. Когда обе девушки, насытившись друг дружкой, все-таки вынырнули из потока блаженства в реальный мир, их встретил энергичный ритм очередного шлягера — Ирина Салтыкова с томными придыханиями ворковала развратным голосом: «Эти глазки, эти голубые глазки! Эти ласки, эти неземные ласки!..» Стопроцентное попадание. Изольда даже не удержалась и перевела Бригитте слова песенки на древнеирландский. И весьма складно получилось.

Они лежали рядом, тяжело дыша. Изольда сделала музыку потише и сказала:

— Слушай, Бригитта, вот этого чудесного зверя и эту волшебную игрушку прислал мне Тристан, и я все думала, чем же отблагодарить его. Теперь придумала. Слышишь, Бригитта? Я пошлю ему тебя!

— Ты с ума сошла!

— Я говорю совершенно серьезно. Мы пока не можем встретиться, у нас не получается, может быть, уже и не получится никогда. Так пусть хоть так! Ты отвезешь ему всю мою страсть, всю мою нежность, всю любовь мою. Он будет любить тебя, но, закрыв глаза, ощутит в объятиях мое тело. Так и передай ему. Это будет лучший подарок для нашего Тристана.