Мечты на мертвом языке

Пейли Грейс

Как обычно бывает в таких разговорах, что-то я сказала вслух, а несколько существенных замечаний оставила про себя — чтобы обдумать их самой с собой и убедиться в собственной правоте. Я подумала: она моих стариков вообще никогда не видела. Я подумала: как это гадко звучит. Везучая — словно оскорбить хочет.

Я сказала: Энни, мне всего сорок восемь лет. У меня еще полно времени стать несчастной — ну, если не умру.

Потом я хотела постучать по дереву, но мы сидели в пластиковых креслах, обитых плюшем. Дерево! — воскликнула я. — Дайте что-нибудь деревянное! У кого-нибудь есть зубочистка?

Заткнись,

сказала она. И вообще, смерть не считается.

Я попыталась придумать что-нибудь трагичное и необратимое, как смерть. Но, по правде говоря, мою жизнь с ее не сравнить: ее сын, пятнадцатилетний мальчик, исчезает у тебя на глазах во тьму или в свет, что манит его назад, и ни лаской, ни побоями его оттуда не вытащить. Сколько ни зови: Вернись, вернись — он не вернется. Микки, Микки, Микки, однажды кричали мы все вместе — словно он был в тридцати километрах от нас, а не сидел перед нами на кухне, но он отказался вернуться. А когда через двенадцать часов вернулся, тут же сбежал в Калифорнию.

И в моей жизни случалось кое-что плохое, сказала я.

Что? Что ты родилась женщиной? Ты про это?

Она, разумеется, издевалась — намекала на давнишний спор о феминизме и иудаизме. На самом деле сквозь призму «измов» на эту парочку следует иногда смотреть вместе.

Ну, сказала я, два года назад умерла моя мать, и я все еще это переживаю. Иногда подумаю: «Мамочка!» — и дыхание перехватывает. Мне очень ее не хватает. Тебе это должно быть понятно. Твоей маме семьдесят шесть. Признайся: хорошо ведь, что она все еще с тобой.

Она очень больна, сказала Энн. Половину времени она не с нами.

Я решила, что не стоит описывать, как умирала моя мама. Энн почувствовала бы себя еще несчастнее. Пока приберегу: вот нападет она на меня, тогда и опишу. Ее взгляд на мир все больше сужался. Быть может, она вообще всех возненавидит.

Сьюзен открыла глаза. Когда умер или умирает кто-то близкий, люди часто злятся, заявила она. (Она посещала курсы, где изучали проблему отношений и взаимоотношений.) Полное название нашего семинара — «Навыки личной дружбы и жизни в сообществе». Язвите не язвите, а семинар очень хороший.

Пока мы беседовали, мимо проносились разные города. Я уже попыталась разглядеть в темное окно Нью-Лондон. Теперь я пропускала Нью-Хейвен. Кондуктор с улыбкой объяснил: Дамы, будь окна чистыми, половина из вас погибла бы. Вдоль дороги полно снайперов.

Вы сами в это верите? Терпеть не могу, когда люди так разговаривают.

Может, он и преувеличивает, сказала Сьюзен, но окна мыть не стоит.

Какой-то мужчина склонился к нам через проход. Дамы, я в это верю. Судя по тому, что я слышал об этих краях, это весьма вероятно.

Сьюзен обернулась посмотреть, стоит ли побеседовать с ним о политике.

Вы уже и про Селену забыли, сказала Энн. Мы все забыли. А потом мы устроим чудесную поминальную службу, каждая встанет, скажет о ней несколько теплых слов, и мы снова о ней забудем — навеки. Фейт, что ты скажешь на прощании?

Неправильно это — так говорить. Она же еще с нами, Энни.

Уже нет.

На следующий день мы узнали что Энн — плюс-минус пара часов — была права. Совокупность фактов, сказал хирург Дэвид Кларк, болезнь в роковой стадии и стол, заставленный пузырьками.

Ну зачем ты принимаешь столько

гормонов? — просила Сьюзен Селену года за два до этого. Они тогда поехали в Новый Орлеан. На Марди гра [46] .

Да это в основном витамины, сказала Селена. И я хочу быть молодой и красивой. Она в шутку сделала пируэт.

Сьюзен сказала: Ну, это полная ерунда.

Но Сьюзен лет на семь-восемь младше Селены. Что она в этом понимает? К тому же люди действительно хотят быть молодыми и красивыми. Когда они встречаются на улице — неважно, мужчины или женщины, — те, кто постарел, смотрят чуть смущенно. Ясно, что они хотят сказать: Извините, я совсем не хотел обращать ваше внимание на то, что мы все смертны. Не хотел напоминать вам, дорогой друг, что мы со временем лишаемся сначала живости, а потом и жизни. А во взгляде друга можно прочесть вежливое: Дорогой мой, какие пустяки! Я и не заметил.

46

Марди гра — день перед началом католического Великого поста. В США этот день празднуется пышнее всего именно в Новом Орлеане.

К счастью, я недавно поняла, как выбираться из бездны собственной меланхолии. Это любому по силам. Надо просто хвататься за любой, пусть крохотный росток будущего, порой даже за обломки фразы. Впрочем, некоторые считают, что, не погружаясь все ниже, ниже и ниже, ты не можешь ощутить подлинную глубину.

Сьюзен, спросила я, а ты все еще встречаешься с Эдом Флоресом?

Он вернулся к жене.

Повезло еще, что она тебя не убила, сказала Энн. Ни за что не стану крутить с латином. У каждого в пригороде сидит крутая женушка.

Нет, сказала Сьюзен, она не такая, как все. Я видела ее на собрании. Мы замечательно поговорили. Луиза — чудесная женщина. Она занимается оптимизацией офисной работы, я вам про таких рассказывала. И говорит, что он ей нужен еще года два, не больше. Потому что за детьми — у них две девочки — в их районе обязательно нужно приглядывать. Район и в самом деле не очень. Отец он прекрасный, а вот муж так себе.

Я бы сказала, намек вполне прозрачный.

Ну, вы же меня знаете — мне муж не нужен. Мне нужен мужчина рядом. Ненавижу быть одна. Короче, рассказываю. Она, то есть Луиза, тут на днях шепчет мне на ухо: Сьюзи, если через два года он тебе еще будет нужен, обещаю, ты его получишь. И, вполне возможно, он еще будет мне нужен. Ему сейчас всего лет сорок пять. Сил еще полно. А я через два года получу степень. И Крисси уже съедет.

Через два года! Через два года мы все умрем, сказала Энн.

Я понимаю: она не всех нас имела в виду. Она говорила про Микки. Ее мальчишку наверняка убьют где-нибудь в аптеке или на заброшенном складе в Чикаго, Новом Орлеане или Сан-Франциско. Я в большом красивом городе, сказал он, когда звонил месяц назад. Нью-Йорк по сравнению с ним помойка.

Микки! Где ты?

Ха-ха, сказал он и повесил трубку.

Скоро его задержат за бродяжничество, торговлю наркотой, мелкое воровство или просто за громкую ругань ночью, под окнами мирных граждан. И Энн полетит или не полетит в тот город его вызволять — в зависимости от финансов и от советов психиатра.