Мед его поцелуев

Рэмзи Сара

— Ты так трясешься над своим долгом, что не видишь ничего остального, — выплюнула Эмили. — Как насчет обязанностей передо мной?

Похоже, эти слова удивили его.

— Я ведь хорошо обращался с тобой, не так ли? И в Лондоне у тебя будет все самое лучшее, как только мы там осядем.

Фергюсон сказал вчера, что у него есть городской дом, который он нам продаст, и ты сможешь обставить его как пожелаешь.

Герцог Ротвел узнал, что они отправляются в Лондон, раньше Эмили?

— Вот пусть твой драгоценный Фергюсон и выбирает цвета.

Уверена, он справится с этим гораздо лучше меня.

Губы Малкольма дернулись.

— Если будем осторожны, можно будет украсть у него мебель.

Она улыбнулась, но тут же прикусила губу. Юмор Малкольма был слишком привлекателен и слишком ее отвлекал. Эмили постаралась удержать свою ярость.

— Ты не можешь обращаться со мной, как со своим багажом, Малкольм. До тебя у меня была своя жизнь, и я не хочу расставаться с ней по первому твоему слову.

— И что же это была за жизнь, скажи, молю, — спросил он, скрестив руки. — Твоя переписка?

Она вскинула подбородок.

— В числе всего прочего.

— Я не спрашивал, кому ты пишешь. Но знай, что я могу сжечь все твои бумаги и открывать все письма, которые тебе присылают, стоит мне этого пожелать.

— Я знаю, — ответила она. И под яростью шевельнулась паника, а где-то под ней непроизвольные слезы. Эмили чувствовала себя животным в капкане, взбешенным и жестоким. — Ну что ж, теперь я поняла, что тебя волнует только долг. И когда я рожу тебе сына, ты наверняка позволишь мне искать собственное удовольствие, как и положено всякой ответственной жене.

Она не хотела спать ни с кем, кроме него, лишь хотела отвлечь его внимание от того, что она пишет. Но ей было приятно увидеть, как он помрачнел.

— Ты пишешь не другому мужчине, — сказал он. Слова звучали скорее попыткой убедить самого себя, нежели вопросом. — Ты была невинна, когда мы поженились. И не могла еще от меня устать.

— Я уже устала от нашего разговора.

Он коротко хохотнул.

— Это твой разговор, а не мой.

— И ты действительно настроен уехать в Лондон? Посвятить себя долгу, не позволив себе еще нескольких месяцев? Я думала, что мы не станем уезжать до начала следующего сезона весной.

Он вздохнул.

— Я обязан так поступить, дорогая. И если ты так настроена избавиться от меня, я лучше возьму тебя с собой, чтобы приглядывать за твоим предательским телом.

Тон был шутливым, но желание в его взгляде, которым Малкольм ласкал ее грудь, было неподдельным. Она покраснела. Вслух он заявлял, что считает ее тело предательским — и жар, который Эмили ощущала, зная, что он смотрит на ее грудь, подтверждал, что тело в опасной близости к тому, чтобы предать ее саму.

Она подняла руку и ткнула пальцем в его грудь. Малкольм снова взглянул ей в лицо.

— И это все, чего ты хочешь? — спросила она. — Долга и верности? Более ничего?

Он не ответил. Она непроизвольно затаила дыхание, когда он погладил ее по щеке.

Подушечкой большого пальца провел по скуле так нежно,

что она подалась навстречу его руке. Она думала, что он поцелует ее, что извинится, смягчится…

Но он отстранился.

— Долга и верности, — повторил он. — Все остальное будет помехой.

Помехой. Ни один из описанных ею злодеев не был настолько жесток. Она ахнула, вдруг осознав, как не хватает ей воздуха. Ярость взметнулась лесным пожаром, а пожар сменился безбрежным холодом.

— Помехой, — прошептала она. Слово проступило на ее заледеневшем сердце, как морозный узор на стекле, тот, что затягивал окна снова и снова, как ни пытайся их отогреть.

— Приятной помехой, — уточнил он, странно на нее глядя. — Чудесной помехой. Лучшей помехой, которую я и не мечтал найти.

В его словах таились комплименты, но Эмили ощущала лишь шипы его слов.

— Мне кажется, мы поняли друг друга, милорд.

Он настороженно сузил глаза.

— Поняли?

— Да, — кивнула она, пытаясь быть такой же холодно-жестокой, как он. — Я вас отвлекаю. И позволила вам отвлечь меня на непозволительно долгое время.

Он все еще не реагировал. Она мило улыбнулась и нанесла последний удар:

— Но не бойтесь. По возвращении в Лондон мы будем жить в отдельных домах. У вас будет нужная вам жена, моя репутация не будет испорчена, и я не вижу других причин оставаться вместе.

Глава двадцать пятая

Малкольм должен был испытать облегчение. Должен был проводить ее обратно в утреннюю столовую, чтобы она позавтракала, а затем в течение часа отдать распоряжения об отдельном проживании.

А не страстно желать ее придушить.

И уж точно не разворачиваться на каблуках, не выходить из башни и не запирать за собой дверь, оставив ее внутри.

Он не хотел запирать Эмили надолго — лишь получить несколько минут для размышлений. А думать было проще, когда он не видел ее выразительных голубых глаз и не представлял, что ее груди будут выглядеть куда лучше под его руками, чем под черным крепом.

Однако грохот по двери со стороны Эмили и вибрации дерева, к которому он прислонился спиной, не располагали к рациональному мышлению. Однако теперь ей придется признать то, что он сам уже понял и принял: им нельзя позволять страсти управлять их поступками. Но почему же это решение ощущалось худшей ошибкой в его жизни?

Малкольм стукнул затылком по двери.

— Выпусти меня отсюда, пока я не заставила тебя пожалеть об этом! — крикнула Эмили. Толстое дерево приглушило слова, но не раздражение ее тона.

Он улыбнулся. Он уже жалел, но какую бы месть ни придумала Эмили, он, скорее всего, сможет насладиться ею.

Однако от брака он ожидал не развлечений. Он всегда считал, что его жена будет образцом нравственности, будет распоряжаться зваными обедами и пристойно вести себя в обществе.

Эмили проще было представить на поле боя, чем с чайничком.