Мед и лед

Констан Поль

Ничто не выглядело так правдоподобно, как версия о ритуальном убийстве, совершенном в карательных целях студентами, которые с мстительной извращенностью хотели не только наказать девушку, нарушившую обычаи, но и повесить преступление на ее случайного любовника, студента-иноземца, парня с Севера, погрести его под тщательно сфабрикованными уликами и обречь таким образом на неизбежную смерть. «Послушайте меня», — повторял Дэвид Деннис, чтобы еще больше завладеть моим вниманием. «Послушайте меня!» И чтобы показать ему, что я вся внимание, я еще плотнее придвигалась к стеклу. «Им это удалось. И где они теперь, через десять лет? Они стали бизнесменами, адвокатами, их защищает закон, деньги, положение. Один из них даже проходил стажировку у моего адвоката.

А судья Эдвард отгрохал себе домину прямо в Роузбаде!»

Филипп, тот самый любезный Филипп, который сидел со мной рядом и спокойно вел машину, соблюдая все исходящие из тюрьмы указания, был частью общества судьи Эдварда. Он ничего не предпринял бы относительно меня без согласия судьи. Я спросила себя, а благоразумно ли с моей стороны так доверяться ему, показывать, что я всецело на стороне Дэвида Денниса.

Тогда я тоже напустила на себя безучастный вид, чтобы послушать его рассказ о жертве. Семнадцатилетняя Кэндис, обычная девушка из Вирджинии, приехала в Роузбад за несколько недель до того злополучного дня. Она была родом из Ричмонда, города, охраняемого конными статуями генералов гражданской войны — те из них, кто одержал победу, были повернуты лицом к Северу, те, кто погиб — к Югу. Как и всем юным девушкам из Ричмонда, ей, скорее, подошло бы к лицу платье с кринолином, в котором Скарлет О'Хара спускалась по знаменитой лестнице в опере. Ее мать была близкой подругой семьи Эдвардов.

Мое сердце сжалось. Каковы были шансы у Дэвида Денниса, попавшего в эту ловушку, выбраться из нее? Все винтики судебной машины, грозившей неминуемым наказанием, были собраны, зубцы шестерен смертельного механизма идеально подходили к другим шестерням, выточенным на заказ. В этом механизме, столь же отлаженном, как цепочка костяшек домино, я была последним запрограммированным элементом, дразнящим надежду в то время, когда механизм смерти уже запущен.

Филипп тоже был частью этого механизма, отдельным, но необходимым винтиком в огромной образцово работающей конструкции. С некоторой долей отвращения слушала я его рассказ об образцовой юности девушки, которая могла выбирать между несколькими колледжами. Ее родители по настоятельной рекомендации Памелы Эдвард выбрали Роузбад, так как она хотела писать и стать известным журналистом.

Я не могла доверять Филиппу, я не могла доверять никому. Я испугалась, как испугался Дэвид Деннис, когда ему по телефону сообщили о смерти Кэндис в тот момент, когда он только начинал новую жизнь в Мэриленде. Я дрожала от бессильного гнева, как дрожал он, когда его привезли на место преступления, чтобы заставить показать, как он наносил удары, то есть участвовать в инсценировке убийства, которое он не совершал. У нас были одни и те же враги. Те, кто приговорил его к смерти, не позволят мне доказать его невиновность. Я задумалась, как мне выпутаться из этого положения. Мне не стоило возвращаться в Роузбад, нужно было найти укромное местечко, связаться оттуда с матерью Дэвида Денниса, сообщить, что у нее есть единомышленники, и, если она захочет, поехать к ней в Северную Каролину. Ее номер телефона я записала на руке. Я не знала, как с ней общаться, чтобы не возникло осложнений. Я даже не знала, имею ли право звонить по этому номеру — как бы Филипп не воспользовался этим потом против Дэвида Денниса.

Я ждала, когда мы выедем с территории тюрьмы за пределы досягаемости камер, биноклей и телефонов. После того, как навстречу нам попалось несколько машин, я попросила Филиппа остановиться и высадить меня. Он ответил, что в Вирджинии не высаживают пассажиров вот так, прямо на обочине.

Меня охватила паника. В своем воображении я уже видела, как превращусь в еще одну жертву в истории с Дэвидом Деннисом, как меня силой отвезут в Роузбад, посадят под замок, убьют, утопят в озере и никто обо мне и не вспомнит. Я уже не могла совладать с собой. Мое тело приказывало мне бежать. Я попыталась отстегнуть ремень безопасности и открыть дверь. Если бы не центральный замок, я бы выпрыгнула на

ходу. Когда рука Филиппа преградила мне дорогу, мешая тщетным попыткам высвободиться, я закричала. Этот вырывающийся откуда-то изнутри и раздирающий горло крик до сих пор звучит у меня в ушах.

7

Когда, некоторое время спустя, Филипп остановился у ресторана быстрого питания, я еще дрожала. Наконец у меня появилась возможность бежать, но мои ноги не слушались. Теперь это было не то легкое оцепенение, охватившее меня при въезде в тюрьму и превратившее в образцовую посетительницу. Я шла чисто машинально, словно марионетка, напряженная, скованная страхом, втянув голову в плечи. Сидя за столом напротив Филиппа, я икала от страха.

Филипп говорил. Он говорил, что понимает мое волнение. Что визиты в такие места — ужасная вещь. Что он восхищается мною, ведь я отважилась туда войти. Что ему казалось, будто я лучше подготовлена к тому, что мне предстояло увидеть. Из-за того, как я рассказывала о женщине, любительнице смертных казней, он, как и другие, был уверен, что я кое-что об этом знала, что не была новичком в этой теме. Им не следовало позволять мне ехать туда, во всяком случае, не так быстро, не посвятив меня в курс дела. Судья Эдвард подготовил мне документы. Нужно было почитать их, прежде чем идти на встречу к Дэвиду Деннису, хотя он, Филипп, понимал, что я хотела быть беспристрастной и не иметь предубеждений. Но то, как всё было на самом деле, не имеет ничего общего с услышанным мною от этого дьявола в человеческом обличье, который, как и все извращенцы, был отличным манипулятором.

Он, Филипп, знал эту историю от А до Я. Убийство, расследование, суд, — он все это пропустил через себя, эпизод за эпизодом, он сидел в первых рядах зрителей в Роузбаде, потрясенных этой историей. Он видел Дэвида Денниса, слышал, с каким высокомерием тот отзывался об обществе Роузбада и, хуже того, имел наглость намекать матери Кэндис, что ее дочь далеко не паинька. Он, мол, был не первым ее любовником, до него у нее было много других, а в ту злополучную ночь, возможно, после него еще несколько парней переспали с нею. В виду чего он потребовал дополнительных анализов ДНК, чтобы определить, чья еще сперма могла находиться в ее влагалище.

Я попросила у официантки что-нибудь выпить. Это вызвало у нее такой гнев, что она чуть не побежала звонить в полицию. Филипп попытался ее успокоить, объясняя, что я иностранка и не знаю, что алкоголь здесь запрещен к продаже и употреблению в общественных местах. Но это не до конца убедило девушку, мысль вызвать полицию все еще вертелась в ее голове, и она продолжала зорко следить за нами со своего места у кассы. Филипп заказал для меня мороженое с засахаренными кусочками ананаса и вишневым сиропом.

— Сладкое вам будет полезно. Это даже лучше алкоголя, вот увидите.

Он обходился со мной, как с одной из своих студенток, которых он утешал, не имея права обнять, конфетками, зефиром, маленькими прозрачными желатиновыми крокодильчиками и разноцветными «M&M's». За двадцать лет практики он вынес, что конфета — лучшее лекарство от житейских проблем. Она материально заполняла полость рта, гасила протесты, высушивала слезы. Опечаленная девушка входила в фазу удовольствия, которое, по мере сосания, возрастало и превращало рот в центр удовольствия. Немногие отказывались от второй конфеты. Их речи становились более связными, а будущее виделось уже не таким мрачным. «Нет проблем — есть решения», — с этими словами Филипп искушал их уже третьей конфетой.

— Это химический процесс, — говорил Филипп, гладя мою руку, жадно отправляющую в рот кусочки засахаренного ананаса. — Что будете делать дальше?

Я ответила, что обещала позвонить матери Дэвида и рассказать о нашей встрече.

— Вы должны это сделать, — сказал Филипп, протягивая свой мобильный, от которого я отказалась. — Лучше позвонить сейчас, чем потом, для нее это будет важно. Благодаря вам, она почувствует себя ближе к нему, словно он рядом с ней.