Медальон двух монашек
Шрифт:
Выбор был сделан! Моментально все исчезло: чад, гарь, мелкие насекомые, которые нагло лезли в нос, горло, уши. Марфа стремительно летела вниз в вихре всего этого, теряя сознание. Ей то не хватало воздуха, то внутренности придвигались к горлу и грозились вывалиться через рот, то переворачивалась вниз головой, ощущая, что внутренности её вот-вот вывалятся наружу через отверстие между ног.
Животный страх подкатил к горлу и она закричала.
– А-а-а-а!
– А-а-а-а! – Марфа вскочила на тахте и почувствовала,
– Я дома?! Приснитси же тако!
– Марфа, ну чо тама опеть с тобой?
– пробурчала недовольно мать.
– Ну, дак ить енто жа сон. Неча думать об ентом!
Последние слова мать сказала почти слышно: она уже почти спала. Марфа же собралась снова лечь, но тут же ощутила нечто жгучее внизу живота. Рука её невольно скользнула вниз, и пальцы оказались в скользкой жиже. Тут же отдернула их. Подумав, снова опустила их туда же, обмакнула в жижу и поднесла к носу.
– Нет, енто не то.
– незнакомый запах, перемешанный с запахом едкого пота из промежности, ударил в нос.
Марфа даже не сморщилась и помотала головой. Осторожно коснувшись языком пальца с жидкостью, тут же почувствовала солоноватый привкус крови.
Этот привкус она хорошо знала.
– Сколько раз били меня до крови пацаны? А сколько раз я била их? Да, пожалуй, побольше, чем они меня. Только откуда же здесь кровь взялась? Ведь я ни с кем не дралась?
И снова жуткий страх, невольно напомнивший о пережитом ею сне, сковал все мышцы.
– А ежели енто тот, змееголовый, со страшным голосом?
И сердце сжалось в маленький комочек, замерло в ожидании образа Ужаснейшего. Но, почему-то сон никак не вспоминался, но взявшийся неизвестно откуда образ змеиной пасти с клыками и огнем, да со злыми холодными глазами, сделали своё дело: тело её начало превращаться в сосульку.
Но ещё что-то, более сильное, чем душа, было живо в Марфе и сопротивлялось.
– Ну и чо? Он же не дотрагивался до меня? Не дотрагивался. Так чо ж это такое?
И сосулька вновь стала маленькой девчонкой, которой хотелось, чтобы её защитили и пожалели. Она повернулась к матери и со слезами на глазах, прошептала.
– Мам, а у мене кровя!
– Чо, меж ног? – отозвалась та, не поднимая головы. Перевернулась на другой бок и зло прошептала.
– Вот дура! У всех девок енто когда-то начинацца. Спи!
И тут же захрапела.
То, что это бывает у всех девчонок, Марфу успокоило, однако сон больше не шел. Она приподнялась на локте и заглянула в окошко: небо на востоке начало зеленеть и силуэты вишен и терна, росшего в деревне, как трава, стали ясней.
Марфа вздохнула: хоть реплика матери и успокоила, но облегчения не принесла.
– Вот проснетси мать, спрошу у неё про то!
Девушке не спалось: в голову по-прежнему лезли какие-то обрывки
– Отец!
Уже с год, как он умер, и жизнь Марфы резко покатилась под гору. Сначала староста отобрал у них землю, потом мать продала лошадь и начала пить.
Но следом прорвалось недовольство всем тем, что её окружало.
– Сволочи! И кто только такие правила придумал? Ну, почему землю считают по мужиковским головам? А мы, чо не люди? Нет земли, и лошадь стала не нужна!
Очень хотелось стукнуть кулаком по тахте, но она всё же сдержалась.
– Да, мать пьёт! Но ведь я же её люблю: пусть хоть часок поспит!
Однако возмущение не проходило, и девушка незаметно для себя всю вину перенесла со старосты на его сына Акимку, который в последнее время всё чаще и чаще преследовал её. Марфа усмехнулась.
– Вот, гад, пристал, как банный лист!
И всё-таки было приятно.
– Как же, сын самого старосты Терентия Сазонова Курятникова, как величали его все без исключения мужики в деревне, обратил внимание на неё, безземельную.
– И эх, вот гад!
– она облизала губы, вдруг сделавшиеся сухими, и вдохнула воздуха больше, пытаясь снова вспомнить тот запах, который она запомнила, когда Акимка поцеловал её в щечку. И усмехнулась. – Ну и чо. Получил по роже? И ишшо получит!
Неожиданно от этого воспоминания ей вдруг стало жарко, но следом обдало холодом страха.
– А чо ежели?
Собственно, она и сама не поняла, что это значит, но испуг, кольнувший её сердце множеством иголок, оставил испарину на лбу и пояснице.
Заря бесцеремонно брала своё: скоро в хате Марфы и Глафиры Косовых стали различаться разные предметы.
– Ну, ты чо?
– проснувшаяся мать, улыбалась и крутила кулачками глазницы, чтобы лучше разглядеть хлопающую глазами дочь.
– Кровю испухалася? Не боись, у кажной дефьки енто быват! Значить, уже дитев рожать мохешь, а потому берехися мужиков! Не давай имя!
– Ишшо чо?! Щаз, дамси. Вишь, каки кулаки-то у меня?
– и Марфа показала свои, сжатые до белизны, кулаки и потрясла ими в воздухе.
– Дурочка ты моя. Оне ить тебя друхим возьмуть! Усе поболе ласкою. Да с подходцем!
Но Марфа уже вышла в сени, так и не узнав, чем таким берут мужики. И всё же ей стало довольно интересно.
– Чем таким могут взять её мужики?
Что-то внутри неё подсказывало, что оно должно быть особенным. Сердце тут же заколотилось, щёки зарумянились. Она поднялась, и увидела свежее красное пятно на уровне промежности. Ночная рубашка была испорчена.
– Вот черт, стирать придетси!
– ругнулась она и начала умываться. Однако то необъятно-сладкое, вошедшее к ней в душу раньше, по-прежнему оставляло её в возвышенно тревожном состоянии.